Во время визита в Рязань 27 ноября известный церковный публицист, в недавнем прошлом профессор Московской духовной академии и референт патриарха Алексия II, а ныне протодиакон Андрей Кураев дал интервью Vidsboku. Вопросы задавал главный редактор сайта Константин Смирнов.
— Последние события, связанные с вашим именем, по крайней мере в публичной сфере — это миссионерский съезд, который был на днях. Что в настоящее время для церкви является миссионерством? Во времена, когда мир для церкви делился на христианские народы и языческие было совершенно понятно что это. А сейчас?
— Церковная миссия, в отличие от пасторства, — это слово, обращённое к тем, кто ещё не видит в церкви авторитета и не склонен обращать именно ко Христу, Евангелию и Церкви свои вопросы про себя самого.
— Какие именно?
— Вопросы нравственного и философского поиска. Вопросы о смысле жизни и искомой нравственной оценке. Цель миссии в том, чтобы человек решился эти вопросы адресовать именно церкви в самом широком смысле этого слова, включая Евангелие, то есть обращаться не к поп-звёздам, не в ток-шоу искать эти ответы, и даже не в Академии наук (ибо наука отвечает на вопрос «почему», а не на вопрос «зачем?»). Поэтому на первом этапе миссии надо просто убедить, что мы адекватны, что мы не сумасшедшие, не таёжные отшельники, случайно пережившие эру динозавров, что с нами можно говорить не только на археологические сюжеты.
— На ваш взгляд, именно в этом нужно переубеждать? Мешает, прежде всего, представление о какой-то излишней аскезе, отшельничестве? Или все же наоборот, мнение о том, что церковь свою миссионерскую функцию видит исключительно в некоей материализации своего влияния: в постройке новых храмов, во вхождении чиновников в какие-то совещательные органы при органах власти.
— Этих клише огромное количество, мы не одну страницу испишем, перечисляя их. Миссия церкви – это слово, обращенное к тем, кто не слышал, не понял или не принял Евангельскую истину. «Не слышал» потому, что средства коммуникации до него это никак не донесли в силу географических, политических и социальных особенностей. «Не понял» – потому что представление, которое у него сложилось о христианстве, оказалось очень односторонним и даже карикатурным. Я напомню, что во всех современных учебниках по истории религии, когда заходит речь об изложении христианской веры, почему-то главным пунктом оказывается, что надо подчиняться власти кесаря. Как будто ради этого Христос пришёл на землю. «Не принял» — значит человек, увидав нас, отчего-то не захотел быть похожим на нас…
Да, одно из главных препятствий на пути христианства — это сами христиане. Знаете, я иногда завидую апостолам. Их было мало, их преследовали, но за их плечами не было дурного бэкграунда. Кроме того, в них была полная идентичность их слова, их жизни и даже их смерти. У нас сегодня это не так. Оттого порой нам приходится представления о церкви вытаскивать из уровня вечной заморозки.
— Учебники так пишут, наверно, потому, что историков интересует, прежде всего, политика, а политически христианство интересно в связи с тем, что Римская империя его сделала государственной религией. А почему? Потому что оно проповедовало в том числе и эту норму. Я просто предполагаю возможный ответ составителей учебников на этот упрек.
— Глупый ответ, простите, потому что все религии 4-го века высоко говорили о власти. Языческие религии как раз прямо обожествляли кесаря. Помните предсмертные слова императора Веспасиана – «кажется, я становлюсь богом»? И именно его сын Тит по его приказу разрушил библейский храм в Иерусалиме – тот единственный храм в Римской империи, где цезаря не считали богом... А христианская вера как раз профанировала кесаря, утверждала, что кесарю не всё надо отдавать, есть еще кое-что, «заначка» для Бога. И это – совесть. Если бы тендер по выбору госрелигии проходил именно по этому критерию, христианство точно проиграло бы его.
- Так что же должна сделать сейчас в России церковь, чтобы миссионерскую функцию в изложенном Вами понимании выполнять?
— Церковь должна быть сама собой. Это всё. То есть соответственно, она и сама должна воспринимать себя как церковь Христа, а не как национально-патриотический и политический клуб. И конечно же, от каждого из нас ожидается ну хотя бы слово о том, что Христос для нас значит.
- То есть вы имеете в виду, что священнослужители должны соответствовать этому подходу в личном смысле?
— Я хочу, чтобы хотя бы слова наши были об этом. Ни один педагог в мире, ни один публицист не живёт в полном соответствии с тем, к чему он призывает. Этот зазор есть всегда, и иногда он становится совершенно скандальным. Но если мы, дурно живя, еще и отказываемся от своего долга на произнесение святых слов, тех слов, которые мы по статусу обязаны говорить, то это совсем роняет нас в глазах людей. Люди ждут, что христианский служитель должен призывать к милосердию. Если в ответ мы говорим, что в какой-то ситуации «некорректно было бы простить», то тут возникает серьёзный когнитивный диссонанс. Или когда от нас ожидают рассказа о Библии, а мы советуем банкирам, как им вести их бизнес. Или когда министр пропаганды церкви говорит, что «нельзя ничего делать для очистки совести, надо делать для результата».
- Вы имеет ввиду руководящие церковные круги или все?
— Нет, различные.
- А на ваш взгляд, батюшке в Рязани или даже в районном каком-то городе что-то мешает соответствовать этой миссии в полной мере? Организационно.
— Ожирение. Оно мешает и организационно, и исторически, и экономически. Я не о личных аппетитах. Слишком хороший, жирный подарок сделал нам император Константин в 4 веке, и мы им подавились. В церкви завелось много церковной собственности, и центр церковных забот и хлопот резко сместился… Есть замечательные слова святого Иоанна Златоуста: «Как слишком большая обувь натирает ногу, так слишком большое жилище натирает душу». Не надо быть святым «нестяжателем» Нилом Сорским, чтобы обратить внимание на очевидные вещи: Как только у тебя появляется большая собственность, земля, недвижимость и так далее, то уход за ней и забота о сохранении своего права собственности на нее, начинают пожирать твоё свободное время, твои мысли, а значит, начинают влиять на способ твоего восприятия мира, на твою ориентацию в мире. И, наконец, на то, как тебя воспринимают — как епископа или как феодала, как священника или как прораба, как игумена или как субъекта хозяйственных отношений… Церковная собственность в истории Церкви сыграла роль топора, который Негоро подложил под компас корабля, ведомого 15-летним капитаном.
- Вы имеете в виду именно уровень личного дохода, личного благосостояния или?..
— Нет. Я не об этом сейчас говорю. Я говорю о том, что называют церковной собственностью. Зачастую очень хороший и лично вполне бескорыстный священник настолько погружён в свалившиеся на него проблемы ремонта, реставрации, строительства и так далее, что в итоге... Если бы вы знали, сколько раз я слышал от священников, епископов, которые выталкивали меня на амвон со словами «Иди проповедуй». Я упираюсь: «А что я-то? Твоя паства, ты и проповедуй». — «Отец Андрей, ты не понимаешь. Я за те годы, что мы не виделись, хотя мы и учились вместе в академии, превратился в прораба. Я только про гвозди-кирпичи могу размышлять». И это хорошие священники. И не их вина, что чаще, чем Евангелие, они берут в руки финансовые документы. Здесь есть какие-то системные вещи. Они расплачиваются за выбор, совершённый очень давно. Знаете, как бывает у человека — мы ведь долго живём, и, бывает, какая-то детская ошибка потом долгие-долгие десятилетия аукается болью и неудачами. А в истории Церкви – так и столетиями.
- Если позволите, выскажу одно предположение, а вы прокомментируете. В истории нашей церкви, в смысле взаимоотношений с властью, в смысле некоторого организационного могущества, она сейчас переживает период огромного подъема. Был советский период, до этого, вопреки распространённому мнению, что при царской власти церкви было очень хорошо и мы были сугубо православной страной, но был же и долгий синодальный период, когда церковь вообще управлялась непонятно кем, иногда открытыми атеистами даже. То есть идеологически православие, конечно, главенствовало, но организационно и морально церковь была очень слаба по отношению к государству. Сейчас же небывалая самостоятельность.
— Поэтому я и считаю, что для нас, для церкви, сейчас пришло время сдачи ЕГЭ. То есть мы в условиях почти что вакуума влияний. Можно сказать, на нас сбылась мечта Канта – «поступай так, как если бы никакое прошлое и внешнее окружение не влияло на нравственные мотивы твоего сегодняшнего выбора». Сейчас у нас невероятная свобода, и поэтому мы не имеем права сослаться на чью-то чужую злую волю, помешавшую нам, христианам, жить по нашей совести и Евангелию. Это время, когда вылезают наши собственные болячки и жабы, которых мы сами вырастили в себе, начинают нас душить. Так что это время правды и порой печальной очевидности.
- А на ваш взгляд, этот ЕГЭ — он уже не сдан, уже сдан, скажем, на тройку или ещё пока есть время на подготовку?
— Я думаю, сейчас – блаженная иллюзия, бывающая через час после написанного экзамена, когда школяру кажется, что он ответил хорошо. Он ещё не знает, что на самом деле натворил. Так что пока у нас полный оптимизм.
Последнее: 07.04. Спасибо!
