Как известно, христиане в Америке оказались в середине причудливого политического сезона. В обеих основных партиях имеют место всеобъемлющая обостренная идеологическая крайняя обеспокоенность и разногласия, и наряду с этим, новые уровни национализма, которых мы не встречали уже некоторое время. Но как христиане мы призваны жить как чужаки, изгнанники, инопланетяне, странники и пилигримы на этой земле. Итак, пастор Джон, поговорите с нами о месте и роли патриотизма в христианской жизни.
Пару лет назад мы говорили об этом, и, по мере того, как я пересматриваю то, что думал тогда, я понимаю, что большую часть из этого по-прежнему нужно произнести. Но есть несколько дополнительных соображений, которые я хотел бы вставить в самом конце, принимая во внимание повышенное внимание к возможным конфликтам в настоящее время — по крайней мере, это то, как я чувствую ситуацию — возможные конфликты между патриотизмом и христианской приверженностью. Итак, позвольте мне окунуться в тему с головой.
Мы пилигримы. Мы изгнанники, странники, беженцы в культуре с обостренной проблемой беженцев. В Первом послании Петра 2:11 говорится: «Возлюбленные! прошу вас, как пришельцев и странников». И Филиппийцам 3:20 говорит: «Наше же жительство — на небесах». Таким образом, вопрос, как мне кажется, сформулирован верно. Мы граждане небес. Мы пришельцы и странники на земле, и это из-за того, что мир этот пал, а не потому, что он создан.
Мы собираемся провести вечность в созданном мире. Таким образом, мы не инопланетяне, не потому что земля – это плохо, но сатана больше не будет богом того мира, как он является богом этого мира (2 Коринфянам 4:4). Следовательно тем, что заставляет нас чувствовать себя чужими здесь, является тот факт, что бог этого мира — Сатана, и он сохраняет такую обширную власть в системах этого мира, что мир пронизан грехом, и это заставляет нас чувствовать, что мы не дома. Мы горим желанием покончить с грехом и быть, как дома, с Иисусом в присутствии Его святости (2 Коринфянам 5:8). Святость — это тот родной воздух, которым хочет дышать христианин. Когда я говорю, что мы чужие, изгнанники, странники и пилигримы, я не имею в виду, что мы презираем землю. Я имею в виду, что структуры, в которые мы попадаем, настолько пронизаны грехом, что мы хотим что-то новое.
Тем не менее, я думаю, что Бог предназначал нам быть вплетенными в этот мир разнообразными способами. Мы не должны выходить из мира. Мы находимся в мире. Мы не должны быть вне мира (Ин 17:15-19). Мы в городе. Мы в штате. Мы в округе или в стране, или на континенте. У нас имеются самые разнообразные виды географических и культурных пристрастий или идентификаций. И если я сейчас спрошу, что такое патриотизм в такой парадоксальной запутанности, мой ответ будет следующим: патриотизм это особая любовь или симпатия, приязнь к отечеству. Это может быть город. Это может быть штат, квартал. Это может быть племя. Это может быть этническая группа. И эта любовь отличается от всеобщей любви, которую христиане испытывают ко всем или ко всему миру. А причина, которую я полагаю верной, есть несколько причин, но одна из них в том, что эти особые чувства различными способами указаны в Библии.
Например, в Послании к Галатам 6:10 говорится: «Итак, доколе есть время, будем делать добро всем, а наипаче своим по вере». Как будто есть эта особость в тех, кто близки к вам, имеют такую же глубокую связь с вами, своего рода привязанность к ним, которая отличается от мира. Или 1 Тимофею 5:8: «Если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного». Так что, похоже, это верно — не только иметь эту общую любовь к каждому, что охватывает весь мир, охватывает наших соседей, охватывает наших врагов, но также и в особенности к нашим семьям или к тем, кто рядом с нами. И сам Павел говорит в Послании к Римлянам 9:3, что он нес особое бремя за «братьев моих, родных мне по плоти». Мне не кажется, что он написал бы так, если бы для него не было необходимо чувствовать какую-то особую привязанность к своим собратьям евреям, своего рода патриотизм к своей этнической группе — еврейству.
Таким образом, есть что-то в этой плоти, в этой тесной идентичности, которой мы связаны друг с другом в семье или в культуре, что заставляет нас любить их необычно или с особой привязанностью. А теперь — я пытаюсь сейчас это обдумать – законно ли это? Я имею в виду, что я хочу подчеркнуть, что такое существует, что у нас есть указатели в Библии. Но с некоторыми категориями мне помог К.С. Льюис в своей книге «Четыре любви».
Он говорил, что есть любовь филос, то есть дружба, любовь эрос, выражением которой является секс, и любовь агапэ, которая есть любовь к Богу. А потом он добавил, что есть любовь, которая называется сторге, которую я нахожу наиболее интересной. И сторге — это та привязанность, которую вы испытываете к паре домашних тапочек, которые вы носили много лет, и ваша жена хочет, чтобы вы их выбросили. «Ни в коем случае не выбрасывай эти тапочки! Они сидят на мне как влитые» Или, в случае с моей Ноэль, это свитеры, которые я ношу, пока локти не протрутся, потому что сижу здесь за своим столом, все время трусь локтями — а она хочет их выбросить. А я говорю: «Нет! Я люблю этот свитер». У меня с ним многое связано. Именно это он имел в виду под сторге, когда у маленького ребенка есть тряпичная кукла – просто тряпки, и ничего больше, но ребенок ни за что с ней не расстанется. Вот такой бывает махонький патриотизм, который, вероятно, очень, очень хорош, очень приемлем. По крайней мере, К.С. Льюис так считает.
Есть старое дерево, на нем Ноэль и я вырезали наши инициалы. На самом деле его уже нет. Я ужасно расстроился. В течение многих десятилетий, в течение трех с половиной десятилетий, мы возвращались в Уитон и шли к этому дереву, и 30 лет спустя мы могли найти эти инициалы, едва различимые, так как кора закрывала их. Что ж, нам нравилось это дерево. Оно нравилось нам больше всех прочих деревьев. Ну и так далее.
Вы осознаете, что существует такая привязанность к дереву или городу, или отечеству, или языку, или культуре, и это потому, что вам это подходит. Когда вы уезжаете оттуда, садитесь в самолет, едете в другую страну, да, есть волнение и вызов, и стимуляция от посещения других мест, но есть что-то внутри, что, когда вы возвращаетесь домой, то просто чувствуете себя замечательно, когда едите свою еду и ложитесь в свою постель и сидите в собственной гостиной и ходите по своим улицам и слышите свой язык. Судя по всему, Господь одобрил это все.
Так что я думаю, да, есть такая вещь, хорошая вещь, как патриотизм. А в отношении народов, подобно тому, как сказано в Послании к Римлянам 13:1, нас призывают быть покорными высшим властям, что владеют мечом, это подразумевает, что в некотором смысле идентичности страны или национального государства имеет право использовать этот меч, чтобы защитить себя от агрессии и, таким образом, в некотором смысле сохранить свое право на существование и существовать, как существуют. И поэтому, я считаю, это означает, что для патриотизма на национальном уровне есть надлежащее место.
Может быть, мы должны разобраться с этим, сказав: Какую бы форму ни принял ваш патриотизм, пусть это будет глубокое чувство, помогающее осознать, что мы более тесно связаны с братьями и сестрами во Христе и в других странах, других культурах, нежели с нашими ближайшими неверующими соотечественниками или членами семьи в своем отечестве или в окрестностях. Полагаю, что это действительно важно почувствовать. В противном случае, я думаю, что наш патриотизм склоняется к идолопоклонству.
Наш Царь – Господь, а не человек. Его царство — наша конечная верность, но под этим лозунгом верно и правильно быть благодарными за то, что Бог дал нам нашу землю по доброй воле. Сейчас я имею в виду конкретно Америку. Он дал нам ее по доброй воле. Я не заслуживаю того, что здесь родился. Это был не мой выбор. Мы не заслуживаем это место больше, чем я, к примеру, достоин любой другой всеобщей благодати или особой благодати. Правильно испытывать благодарность, ведь люди заплатили высокую цену за то, чтобы сохранить нашу землю с ее свободами и культурными различиями. И это правильно, быть благодарными за то, что у нас есть все эти культурные тапочки, которые мы можем надеть и которые не хотим выбрасывать.
Но в заключение я должен вернуться к нашему статусу чужой-изгнанник-странник как к главной теме. Мы граждане небес, прежде чем земные патриоты, а это значит, что обязательно будут конфликты между тем, как призывает нас жить Христос, наш Царь и тем, как этого ожидает от нас наша любимая родина время от времени. И другим напоминанием о том, что культура и нравственный облик земного отечества, которое мы любим, другим напоминанием, которое я должен привести здесь, является то, что это не статично. То есть, то, что я люблю в Америке, не статично. Она меняется. Она постоянно меняется. Она всегда меняется. Америка сегодня не та Америка, что была в 50-е года, а это значит, что есть ощущение конфликта не только между нашей земной родиной и другими культурами, но и между тем, чем наша земная родина была и какой она становится.
Итак, что вы делаете с патриотизмом, когда то, что вы считаете своей собственной культурой, находится в процессе трансформации? И в обоих этих видах конфликтов, и в тех, что приходят снаружи, и тех, что приходят изнутри, наша позиция, я полагаю, не должна быть в первую очередь позицией земных хранителей культуры. Такой позицией, когда это — моя главная задача. И мой менталитет главным образом нацелен на то, чтобы сохранить мою чистую культуру. Я думаю, именно это привело к тому ужасу в фашистской Германии, где арийская раса была германской расой и ценила себя так высоко и сохраняла себя так интенсивно, что это привело в итоге к убийству других людей.
Итак, мы должны быть очень осторожными относительно возвеличивания нашего расового или этнического или культурного патриотизма или домашнего уюта, наших тапочек, до той точки, где мы начинаем демонизировать и на самом деле ранить других. Наша позиция должна быть следующей — в первую очередь мы христиане и, по мере того, как проблемы приходят в нашу культуру изнутри и извне, мы приносим ценности царства, а не только земные предпочтения, чтобы воздействовать на эти вызовы. Я полагаю, что К.С. Льюис мог бы сказать: Агапэ, любовь к Богу, распоряжается сторге. Агапэ распоряжается филос. Агапэ распоряжается эрос.
Другими словами, все эти виды земной любви к друзьям и сексу, привязанности к стране и любимым тапочкам упорядочиваются и хранятся в надлежащем месте вышестоящей верностью Богу. Наша любовь к Богу первична. Только ценность нашего Царя, Бога, Иисуса может расставить в правильном порядке ценности наших видов земной любви. Только наш Небесный Отец, наш небесный патриотизм, может распоряжаться нашим земным патриотизмом.
Автор — Джон Пайпер / By John Piper. © 2016 Desiring God Foundation. Website: desiringGod.org
Перевод — Наталия Наказнюк для ieshua.org
Последнее: 07.04. Спасибо!
