Истории жизни. Андрей Шмайцер. «Проблемы что у евреев, что у неевреев — одни и те же...»

Я воспитывался и рос во дворе, а летом меня вывозили в деревню, так что я во многом был предоставлен сам себе — очень много дрался. В общем, по характеру, можно сказать, я был неспокойным.

Днепропетровск — очень еврейский город, мой дедушка, Георгий Миронович (его называли Майорович), родился и вырос возле синагоги. Хотя, дедушка и бабушка с религиозными еврейскими вопросами не имели дела, но у нас постоянно собирались на советские праздники, вот сейчас вспоминаю, тетя Фрида, дядя Сёма... все наши люди.

Я себя евреем в молодости не ощущал. Более того, я даже очень удивился, когда у родной бабушки в паспорте увидел «национальность — еврейка», и девичью ее фамилию — «Цимер».

В детстве регулярно врачи, учителя — все, кто читал где-то мою фамилию, постоянно ее коверкали — Шмайсер, Шмуйсер, еще как-то :) вот это может было немного болезненным для меня вопросом.

Антисемитизм в школе? В школе у меня компании такие были... я в третий класс пришел на 1 сентября с пачкой сигарет, и за одну неделю передрался с половиной класса, как бы утверждаясь... так насчет моей фамилии и антисемитизма никаких проблем не было.

Мой отец очень любил авиацию, дед учился в Авиационном, дядя тоже учился авиации, так что когда однажды один мой родственник, который служил в ВДВ, подарил мне настоящий берет — я понял что хочу быть десантником.

Правда, такая романтика была только в детстве. А потом начались блатные компании, песни Розенбаума, наркотики... как поется: «Я в компанию попал, опустился и пропал»

Конечно, о Боге я до какого-то времени особо и не думал. Однажды, у меня была передозировка и я сказал: «Бог, если Ты есть, если я утром проснусь — я в жизни больше это употреблять не буду». Утром проснулся, слово конечно сдержал — то от чего была передозировка не трогал, но все остальное...

К годам 27-и все внутреннее состояние мое было развалено, не было отношений ни с кем, казалось иногда, что все закончено. Мыслей о самоубийстве, правда, не было, но было ощущение полного тупика.

Моя мама всегда интересовалась какими-то духовными темами, видимо, она молилась, как могла, за меня. Однажды она попросила меня пойти с ней и ее подругами на служение, и я, чтобы не ссориться с ней, пошел. Когда пастор призвал выйти на покаяние, мамина подруга подтолкнула меня и говорит: «Иди, я тоже выйду». Ну, я вышел, думая что она идет сзади, а когда обернулся — увидел что никого сзади не было :)

Я ничего тогда не понимал, и после покаяния первые мои ощущения — будто с меня свалилась бетонная плита. С того дня Бог меня освободил, на третий день я бросил курить, а через неделю уже служил в группе порядка.

Меня действительно зацепил Бог, я почувствовал внутренние изменения. Я сразу начал читать Библию, с первого дня. Начал ходить на все служения, на все молитвы — я реально увидел выход из тупика.

В октябре 1998 года я покаялся, в январе 1999 началась библейская школа в г. Першотравенск, куда мы с моей тогда будущей женой Ирой поехали учиться. Каждую пятницу мы возвращались из школы в Днепропетровск, шли на лидерские встречи в церкви, иногда была ночная молитва, в субботу — евангелизация, в воскресенье — служение, служили в группе порядка, и в понедельник рано утром опять уезжали в библейскую школу.

После окончания библейской школы я стал старшим группы порядка, в июне мы с Ирой расписались, в феврале уже, чуть более чем через год, начали церковь в Западном районе Днепропетровска.

Друзья сначали не признавали эти изменения во мне, а потом те, кто из них остался живой — практически все уже верующие.

После и моя мама покаялась, зацепилась за Бога, начала ходить в церковь, служить. Несмотря на то, что она была тогда директором ресторана, в городе ее все знали — она без всяких стеснений везде проповедовала Евангелие. В кабинете у нее висели христианские календари, рыбки, в общем полный набор. Я думаю, это также сыграло помощь в утверждении мне.

Остальные родственники уехали в Израиль — бабушка, дедушка, сестра младшая. Они были на нашей безалкогольной свадьбе с Ирой.

Однажды, году в 2003-м, мы встретились с Сашей Биревым на ночной молитве у нас в Днепропетровске, и мы с ним тогда проговорили всю ночь. С того дня меня затронула тема еврейского мессианского движения.

Церковь у меня тогда была небольшая, она находилась в отдаленном районе города, были сложности с помещением, да и опыта не очень много. Для начала мы ввели еврейский репертуар прославления, а потом все потихоньку начало развиваться — раз в месяц делали общие шаббаты, чтобы продвигать еврейскую тему, конференции организовывали с Борисом Сауловичем.

Я был на шаббате в Киевской общине, и подумал — может быть, придет время, когда нужно будет начинать еврейскую мессианскую общину, где-то ближе к центру города. Вот, уже более 5 лет назад, 1-го апреля, шутя, мы начали общину в Днепропетровске.

Отличается ли, быть пастором в церкви и раввином в общине? Ну, отличается, может быть, в каких-то методах, но по внутреннему содержанию люди — везде люди, и пасторское служение — везде пасторское служение. Проблемы что у евреев, что у неевреев — одни и те же, и радости одни и те же.

Несмотря на то, что в Днепропетровске налаженная еврейская жизнь при синагоге, сказать, что были какие-то гонения постоянные — такого нет. Тот кто в нас, больше того, кто в этом мире — это раз. Ну, были нюансы — в вечер перед конференцией нам отказали в помещении, под давлением синагоги. Тогда первое служение конференции провели на улице, несмотря на декабрь, было весело и классно, потом открылись пастыря и мы в разных залах провели все служения и конференция состоялась. Бог все использовал во благо.

Я буквально за все могу сказать «спасибо» Богу. Дети, жена, община, смысл жизни, реальные живые цели, которые достигаются... Хотя бывают и трудные времена в служении и во всем остальном, но есть ощущение движения, ощущение исполнения воли Божьей, знаешь что находишься там, где должен находиться и делаешь то, что должен делать. Это одна из самых драгоценных вещей в жизни человека.

Если ты делаешь шаг к Богу — Он делает тысячу шагов навстречу тебе.

Интервьюер — Алекс Фишман