Существовал ли Иисус в истории? Даже этот вопрос, по мнению некоторых скептиков, требует научных доказательств.
Поэтому стоит вспомнить свидетельства истории.
Римский историк Тацит в „Анналах“, рассказывая о пожаре Рима при императоре Нероне, пишет, что в поджоге были обвинены христиане. Так как понятие „христиане“ он упоминает впервые, то тут же делает соответствующее пояснение:
„Христа, от имени которого происходит это название, казнил при Тиберии прокуратор Понтий Пилат“.
Другой римский историк Светоний, бывший секретарем (magister litterarum) у императора Адриана, пишет:
„Казням подвергались христиане, род людей, предавшихся новому и зловредному суеверию“.
„Клавдий изгнал из Рима иудеев, которые, вследствие возбуждающего влияния Христа, постоянно вызывали волнения“. (См. Деян. 18:2: „Клавдий повелел всем иудеям удалиться из Рима“.)
Плиний Младший, которому императором Траяном было поручено провести расследование жизни и деятельности христиан в Малой Азии, пишет:
„Они (христиане) имеют обыкновение собираться в определенный день на заре и воспевать гимны Христу как Богу“.
Все эти записи относятся к началу II века.
Иосиф Флавий, иудейский историк I века, современник и свидетель разрушения Иерусалима, пишет в своей книге „Иудейские древности“: „Он (первосвященник) собрал синедрион и представил ему Иакова, брата Иисуса, именуемого Христом“. И в другом месте этой же книги:
„Около этого времени (т.е. при Понтии Пилате) жил Иисус, человек мудрый, если Его вообще можно назвать человеком. Он совершил изумительные деяния и стал наставником тех людей, которые охотно воспринимали истину. Он привлек к себе многих иудеев и эллинов. То был Христос. По настоянию наших влиятельных лиц Пилат приговорил Его к кресту. Но те, кто раньше любил Его, не прекращали этого и теперь. На третий день Он вновь явился им живой, как возвестили о Нем и о многих других Его чудесах боговдохновенные пророки. Поныне еще существуют так называемые христиане, именующие себя, таким образом, по Его имени“.
Слова „То был Христос (Мессия)“ скептики подвергают сомнению, так как Флавий, насколько известно, не верил, что Иисус есть Мессия. Но как историк он мог свидетельствовать не о своей вере, а о вере учеников Иисуса.
И все же суть вопроса не в существовании исторической личности Иисуса, с этим скептики как-то еще склонны согласиться, но в сверхчеловеческом характере этой Личности. Отсюда и трудность принятия этой реальности: ибо человек привык не столько истиною измерять себя, сколько собою истину. Потому он легко принимает лишь то, что вмещается в его мерки и нормы, а то, что сверх нормального, он готов считать ненормальным, и сверхъестественное–противоестественным и нереальным. Отсюда склонность называть всякие сведения об Иисусе вставкой, ибо Он поистине не может быть понят как звено в ряде человеческих поколений, поскольку радикально отличается от всех нас. Подходя к Евангелию без предвзятого намерения слепо верить в него, мы в то же время должны быть свободны и от противоположного предубеждения – заранее догматически утверждать, что Бога нет и что чудо невозможно.Такое отрицание есть лишь верование, а не научное знание, ибо наука, знание нисколько не препятствуют вере, а, напротив, даже требуют ее (постулируют), хотя и не в силах доказать существования Бога, обнаруживая этим не ложность веры, а свою ограниченность в области постижения бытия.
Далее, мы должны глубже вникнуть в самое понятие чуда. Чудом является то, что нас удивляет, потому что превосходит наше понимание. Однако „то, что является чудом на земле, естественно на небе“. Что представлялось бы чудом первобытному человеку, естественно для цивилизованного. То, что поражает душевного человека, не удивляет духовного. Притом чудеса Евангелия резко отличаются от того, что мы называем сказочным вымыслом.
В легендах о Мухаммеде рассказывается, что он для доказательства своего божественного посланничества свел луну с неба и заставил ее войти в один рукав его одежды и выйти из другого. Сам Мухаммед говорит в Коране, что он не творил чудес, а тому, кто ищет чудес, он советует обратиться к Моисею и Иисусу. От философской возможности и даже необходимости еще далеко до действительности.
Действительно ли все то, что изложено в Евангелии, имело место, начиная от исцеления слепого и кончая воскресением Иисуса?
Обратимся к тексту.
Уже самый тон его непосредственно убеждает нас на основании того чутья правды, которое помогает нам интуитивно отличать оригинал от подделки, подлинник от копии.
В первых мы чувствуем незримое дыхание творческой идеи, во вторых – лишь техническое достижение ремесла. При этом не забудем тщательной осторожности евангелистов при передаче фактов (см. Деян. 1:21; 1 Ин. 1:3 или у Луки: „Как уже многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях, как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова, то рассудилось и мне, по тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать тебе, достопочтенный Феофил, чтобы ты узнал твердое основание того учения, в котором был наставлен“). Разноречия в деталях лишь свидетельствуют о подлинности Евангелия, о том, что у его авторов не было сговоренности, и вполне объясняются современной научной „психологией свидетельских показаний“, учитываемой в судебной процедуре. И в то же время нет разноречий в евангелии как таковом – в благой вести – об искуплении, о чуде, о воскресении, как и в изложении учения и жизни Мессии Иисуса.
Немаловажное значение в оценке показаний имеет и характер самих свидетельств. Вспомним, что это были люди реальной действительности: рыбаки, мытари, далекие от призрачных иллюзий, пытливые, отнюдь не легковерные, сомневающиеся („если не увижу... не поверю“, Ин. 20:25), искренне повествующие о своих падениях (как Петр о своем отречении), бросившие своего Учителя в паническом страхе („Тогда все ученики, оставив Его, бежали“ Мф. 26:56).
И потом эти люди вдруг преображаются и из робких делаются мужественными исповедниками Христа, проповедующие в Иерусалиме тысячам народа перед лицом синедриона. Как объяснить это, если они не были свидетелями воскресения?! И впоследствии все они ценою мученичества исповедуют евангелие распятого и воскресшего Господа. Как объяснить это? Неужели они, эти трезвые, здравые, осторожные люди, умирали за обман или самообман? Вспомним также удивительный, ставший христоматийным, переворот в жизни Савла.
А ведь даже вдающиеся в крайности критики признают подлинность его четырех посланий (Римлянам, 1 и 2 Коринфянам, Галатам), в которых содержится вся суть Евангелия. Они были написаны в пятидесятые годы I в. по Р. Х., в период, когда и ученики, и враги Иисуса помнили Его слова и дела, когда легко можно было проверить их достоверность.
И Павел кровью мученика запечатлевает свое свидетельство.
А разве ничего не говорят языческие философы, пришедшие к вере во Христа, такие, как Иустин-философ, Афинагор? Пламенной любовью к Мессии Иисусу дышит вся эпоха первохристианства, и только ею объясняется ее удивительная красота. Те, которые пытались устранить этот фактор духа из передаваемых событий, в конце концов представляли в своем изложении историю более чудесной, чем та, которую они старались исправить.
Наконец, самый факт существования христианства, свидетелями которого мы являемся, служит весомым доказательством действительности своего источника. Вкус хлеба есть его лучшее доказательство. И не говорит ли нам непосредственное ощущение Евангелия о его достоверности?!
Вот поэтому-то Ж. -Ж. Руссо считает, что если бы Христа выдумали Его ученики, то это творчество было бы большим чудом, чем Сам Христос.
А Его учение? Достоверно ли оно? Достойно ли оно доверия в своем максимальном выражении, в божественных высотах Нагорной проповеди? Жизненно ли оно? Что будет, если мы станем ему следовать?
Там, где его идеи попираются, жизнь делается адом, дьяволовым водевилем и перестает быть радостью.
Оно близко нам, но мы далеки от него!
Все ошибки, грехи и ложь нашей цивилизации происходят от нарушения вечных директив, провозглашенных Мессией Иисусом на той горе...
И тот печальный факт, что мы не можем следовать Нагорной проповеди, подтверждает само Евангелие. Оно достоверно не только потому, что заключает в себе высокую правду о человеке, каким он должен быть, но и горькую правду о человеке, каков он есть.
В Евангелии нет ни капли утопии: оно считается с реальной действительностью и гораздо ниже оценивает нашу действительную нравственность, чем мы сами.
Достоверна ли эта правда о Спасителе?
Ведь в ней вся суть Евангелия. Без нее эта книга перестает быть евангелием, т.е. благой вестью, а становится лишь горькой иронией, поманившей нас к несбыточным мечтам и лишний раз безжалостно показавшей наше духовное бессилие.
Евангелиe становится явным для нас не тогда, когда мы анализируем букву текста, но когда внимаем пораженным, тоскующим и жаждущим правды духом словам Святого Духа. Евангелие написано не для критиков, но для грешников.
Логика учит, что в существовании чего-либо (в истинности так называемых экзистенциальных суждений) мы можем убедиться только на опыте. Если Иисус есть Мессия, то Он существует и теперь, потому что „Мессия пребывает вечно“.
Если же Он не существует теперь, то Он не Мессия, и тогда не существенно, был ли Он в прошлом. И этим была бы подорвана величайшая надежда человечества, которая оказалась бы обманом: Он был, Он умер, Он побежден смертью, Он обманул ожидания учеников.
Сам Иисус всегда предполагал возможность сомнения со стороны людей в достоверности Его слов, в их абсолютной авторитетности: „От Бога ли Его учение?“ История Евангелия и история критики показывают, что существует двоякое отношение к истине.
Одни преклоняются перед истиной, другие хотят, чтобы истина им поклонялась, т. е. они приспосабливают ее к своим вкусам, урезают в меру своего разума.
Все попытки погасить свет Евангелия похожи на старания человека, который воображает, что он может погасить солнце, выливая воду на его отражение в озере.
Если признать, что содержание Евангелия достоверно, т. е. достойно доверия, то подумаем, какие важные следствия вытекают отсюда. Если правда, что Иисус умер за нас и воскрес, и дает нам вечную жизнь, то Его евангелие достойно не только веры, но и любви, и самой нашей жизни.
Если оно достоверно, то стоит вдумчиво и глубоко исследовать его как откровение об истинной жизни.
Не только исследовать, но и принять его. И не только принять, но и распространять. Освобождать его от клеветы и искажения. А самое важное – быть нам самим живым евангелием, воплощая в своем облике, характере и образе жизни образ Христа.
Владимир Марцинковский, Хайфа, 1931 г.
Еврейский мессианский журнал «Менора» №2, 1997 г.
Последнее: 26.07. Спасибо!
