Арсений Финберг — известная фигура в волонтерском движении Украины, один из основателей крупнейшего в стране Центра для вынужденных переселенцев, через который прошли уже 25 тысяч человек, и по совместительству успешный бизнесмен, владелец экскурсионной компании «Интересный Киев» и отец двух маленьких детей. Корреспондент Jewish.ru в Киеве поговорил с Арсением Финбергом о гражданской позиции, еврейских ценностях и новой Украине.
— Чем ты объясняешь тот грандиозный размах, который приобрело волонтерское движение в последний год? Мы помним «оранжевую революцию», попытки построить гражданское общество, но ничего похожего на эту жертвенность тогда не было и в помине. Да и вообще на Украине, как и на всем постсоветском пространстве, волонтерство никогда не находило особого отклика: если на субботник, то только по указке профкома. А тут вдруг...
— Меня самого поначалу удивляло, что 70% сограждан за последний год приняли участие в волонтерском движении. Но надо понимать, что Украина в новейшей истории никогда не сталкивалась с войной. И когда к нам пришла эта беда, стало ясно, что государства по большому счету еще нет, а война уже идет. И если мы сейчас не поможем нашей стране, то будет поздно…
— А как же традиционная надежда на то, что кто-то там наверху все разрулит?
— Когда стало очевидно, что «кого-то» нет, а враг есть, опасность потерять все излечила от инфантилизма. Кроме того, у каждого из нас появился конкретный человек — кум, брат, сват, знакомый, — ушедший на фронт, человек, который может погибнуть, если ты ему сейчас не поможешь.
— Ты называешь себя «волонтером поневоле». Это не поза? Ведь началось все с «Эскадронов добра» еще на Майдане...
— Как и большинство киевлян, я так или иначе помогал Майдану, эпизодически возил продукты, лекарства. А когда наступило 18 февраля и начали стрелять, понял, что пользы от моего стояния там мало: как вести себя, когда вокруг стреляют, я не знаю. А в логистике немного разбираюсь, поэтому кинул клич, мол, еду покупать медикаменты, кто хочет — присоединяйтесь. На следующий день уже десяток машин курсировали по всему городу, покрывая потребности больниц и ребят, которые там лежали. Так родилось то, что журналисты назвали позднее «Эскадронами добра», и с этого началось мое волонтерство. В течение месяца-полутора мы активно доставляли медикаменты по всем больницам, где лежали раненные на Майдане, потом поток раненых прекратился, но началась война на Донбассе, и в Киев потянулись вынужденные переселенцы.
— Была ли в этом какая-то еврейская миссия или национальный аспект заботил тебя тогда меньше всего?
— Еврейские ценности мне близки, и понятие «маасер» для меня не пустой звук, поэтому десятую часть своих доходов я давно отдаю на цдаку. Не всегда речь идет о помощи евреям. Достаточно долгое время я помогаю детскому кардиоцентру в Охматдете (крупнейшая детская больница Украины — Прим. ред.), где каждый день спасают десятки новорожденных. При всем этом еще год назад я и подумать не мог, что буду волонтером. У меня свой, требующий внимания бизнес, которому я сегодня уделяю куда меньше времени, чем хотелось бы.
Что касается миссии, то речь идет, скорее, о гражданской позиции, подкрепленной еврейскими ценностями. Если хочешь, то это невозможность остаться в стороне, когда человеку рядом с тобой плохо. И, знаешь, как-то так сложилось, что люди, которые начинали этим вместе со мной заниматься еще во времена «Эскадронов» и «Волонтерской сотни» и продолжают это делать на Фроловской (в Центре для переселенцев на Подоле в Киеве — Прим. ред.), — среди них много евреев. К слову, три четверти координаторов нашего центра либо галахические евреи, либо имеют еврейские корни.
— Значит, наверняка слышали зимой прошлого года, что «не еврейское это дело вмешиваться в чужие разборки»?
— Слышали, хотя все проще гораздо: нам просто небезразлично, что происходит на Украине. Что удивительного в том, что евреи поддержали страну, в которой живут, и пытаются что-то делать во благо этой страны? И в синагоге, и в еврейской школе собирают вещи для нашего центра, а мы, в свою очередь, помогаем лагерю для переселенцев, созданному Киевской еврейской религиозной общиной.
— Сосредоточиться на помощи именно беженцам — твое сознательное решение? Ведь два других направления работы «Волонтерской сотни» — это содействие АТО и поддержка раненых бойцов.
— Простое разделение обязанностей. Но не только… Я люблю Киев, меня называют позитивным маньяком этого города — города, в который сейчас приехали гости, многие — в чем стояли, некоторые из подвалов бомбоубежищ. И я, как радушный хозяин, хочу им помочь. Центр на Фроловской — это центр первой помощи, где люди регистрируются и получают вереницу талончиков — на одежду, горячие обеды, пищевые пайки, наборы бытовой химии и прочее. В течение первых 45 дней после приезда наши гости успевают оформить все социальные выплаты, которые им положены, и найти какую-то работу, в чем мы тоже готовы помочь. Есть медпункт, лекарства первой необходимости выдаем прямо здесь, если требуются более дороги препараты — ищем деньги и закупаем. Кроме того, на территории центра работает психолог, есть столовая, детская комната, точнее военный кунг — фургончик, буквально нафаршированный игрушками, арт-вагончик для мастер-классов, библиотека и центр занятости. Чтобы не заблудиться, везде навигация, разработанная дизайнерами, рисующими новую схему киевского метро. За все это отвечают от 20 до 50 волонтеров, которые работают ежедневно. При этом единственный человек, получающий зарплату, — это наш завскладом.
— А что власть, не ревнует? Вы же, по большому счету, делаете ее работу, оставляя ей упреки в беспомощности со стороны тех же беженцев.
— Мы прекрасно отдаем себе отчет, что власть не в состоянии сейчас делать эту работу сама. За этот год в моем телефоне появились номера многих министров и их замов, и, надо сказать, они быстро откликаются на любые просьбы. Марина Порошенко (первая леди Украины — Прим. ред.) помогла с подарками на Новый год для детей переселенцев, МЧС поставило палатки, замы [Виталия] Кличко (мэр Киева — Прим. ред.) отдают нам списанные киоски, из которых мы раздаем помощь, таможня помогает оперативно оформлять многочисленные контейнеры с гуманитаркой.
— Прости за откровенность, а чего вы ждете от этой власти взамен? Я не финансирование имею в виду и не почетные грамоты...
— Многого ждем, но для меня главное отличие «оранжевой революции» 2004 года от Майдана- 2014 в том, что если десять лет назад люди думали: вот сейчас изберем новую власть и все наладится, то Майдан научил нас, что, пока ты сам что-то не сделаешь, ничего в этой стране не изменится. Поэтому у человека, начинающего кричать «Все пропало!», я спрашиваю: «А что сделал ты?» Знакомый раввин говорит мне, мол, все это тщеславие. И это отчасти правда, я горд тем, что у нас получилось. Но это еще и расчет: чтобы государство изменилось, нужны тысячи людей, которые начнут менять реальность вокруг себя.
— Каково происхождение всех этих вещей и продуктов, которые вы распределяете? Это помощь от бизнеса или собрано простыми гражданами? Как, грубо говоря, проходит фандрейзинг?
— 98% того, что поступает на наши склады, приносят люди с улицы. Сотни киевлян ежедневно приходят с вещами для переселенцев, окошко приема не закрывается. Есть, конечно, и контейнеры от благотворительных фондов, датчане, например, прислали оборудование для больниц, но, повторюсь, это 2-3% от общего объема помощи. На самом деле мы получаем в десятки раз больше вещей, чем нужно в центре, поэтому еженедельно отправляем несколько тонн в лагеря для переселенцев по всей Украине.
— Можешь широкими мазками нарисовать портрет человека, стоящего у окошка приема с вещами для переселенцев?
— Ну, разве что очень широкими (улыбается). От пенсионерки, у которой у самой две кофточки и одну из них она отдает в наш центр, до дамы на Lamborghini, которая, перебирая свой шкаф, приносит брендовые вещи с бирками. От школьников, которые отдают школьную форму, из которой выросли, до хипстеров и барышень, сдающих обувь на 12-сантиметровых каблуках. Я иногда шучу, что скоро придется брать деньги за прием вещей.
Сложнее всего с продуктами, но и с ними помогают — и люди с улицы, и крупные компании, в основном международные и украинские IT-гиганты: Ciklum, Luxoft, GlobalLogic, «Инфопульс». У нас есть боксы для сбора пожертвований в некоторых ресторанах, а киевский филиал израильской сети Aroma, например, отчислял с каждой проданной чашки кофе одну гривну в пользу бойцов АТО.
Принцип тут простой: мы ни у кого ничего не просим, просто кидаем клич. На пожертвования закупаем продукты и бытовую химию — такой пакет welcome pack мы выдаем каждому, кто только приезжает в Киев, а зимой выдавали также новые одеяла для детей. Ежедневно варим 100 литров супа и 120 литров чая, ведь в пиковые дни наш центр принимает до 200 семей. А иногда просто пишем в Facebook, в чем нуждаемся, и люди сами приносят еду.
— Насколько я понимаю, ты ежедневно несколько часов отдаешь работе в центре. Это ведь специфический образ жизни для успешного человека. Семья с пониманием относится? Жена, дети, родители…
— Стараюсь, чтобы пропорция бизнес/волонтерство составляла примерно 70 на 30. Не всегда это удается, порой выходит 50 на 50. Жена иногда переживает: у нас двое детей, четырех и полутора лет, и она как женщина острее воспринимает любую, даже потенциальную угрозу размеренной жизни. Как и, наверное, во многих семьях, у нас неоднократно поднималась тема эмиграции, но для меня отъезд сейчас стал бы предательством своего города и своей страны.
Что касается родителей, то они и сами приносят вещи, и знакомых подбивают. Отец (Леонид Финберг, директор Центра исследований истории и культуры восточноевропейского еврейства — Прим. ред.) приводит к нам своих зарубежных гостей, мама (известный в Киеве врач — Прим. ред.) работала во время Майдана волонтером в Доме профсоюзов и эвакуировалась оттуда буквально за час до того, как он сгорел.
— Значительная часть клиентов твоего центра, мягко говоря, не проукраински настроена. Это не напрягает? Вспыхивают иногда споры между беженцами и волонтерами? И как их удается разрешить?
— Во-первых, есть некоторые правила: мы принципиально не говорим о политике на территории центра. Во-вторых, антиукраинские настроения среди беженцев — это во многом клише. Встречаются и такие, конечно, но много и настоящих патриотов, десятки переселенцев из Крыма и Донбасса просят в нашем детском отделе найти вышиванку для своих детей. Между прочим, половина волонтеров сами выходцы с юго-востока Украины.
Если обобщать, будем откровенны: эти люди жили своей жизнью, им было все равно, какой флаг висит на улице, они возделывали свой огород, растили детей в своем мирном городе. К ним пришла война, и многие понимают, кто привел эту войну, а те, кто не желает понимать, хотят, чтобы их по меньшей мере не трогали, и это тоже естественно.
— Ты принципиально дистанцируешься от личных проблем своих подопечных, как психоаналитик, не впускающий в себя чужую боль, чтобы сохранить работоспособность?
— Я действительно почти не общаюсь с переселенцами. У нас есть постоянный психолог, есть волонтеры, которые реагируют на специфические потребности отдельных гостей. Я занимаюсь в основном инфраструктурой, договариваюсь о выделении киосков, оптимизирую механизм электронной очереди, систему учета и регистрации переселенцев. Мне важнее наладить систему помощи, чем помочь одной конкретной семье.
— Большинство клиентов твоего популярного в Киеве турбюро еще недавно составляли россияне. Понятно, что поток уменьшился, но не совсем же иссяк. С туристами из России за рамки разговоров о достопримечательностях выходите?
— Мы каждую неделю делаем рассылку нашим клиентам, в том числе и российским. После известных событий пришло какое-то количество писем с оскорблениями. Тем не менее, пока меня слышали, я пытался вести диалог со всеми, потом диалог прекратился. К сожалению, понятие «вата» более чем реально. Есть люди (и среди наших клиентов, к сожалению, тоже), убежденные в том, что мы в одну ночь стали фашистами и бандеровцами. Но с теми, кто готов слушать и слышать, мы общаемся, и они понимают, что все, мягко говоря, не так, как представлено в российских СМИ. Тем не менее приезжают единицы, остальные же если и не считают нас фашистами и бандеровцами, то просто боятся. А те, кто приезжает, все видят сами и часто спрашивают, чем помочь.
— Войне на Донбассе скоро год. Ты так или иначе каждый день сталкиваешься с ее последствиями. Не пришло ли понимание того, как дальше нам строить отношения, что мы должны сделать, чтобы действительно стать единой страной?
— Нам просто нужно строить страну, в которой захочется жить, из которой не захочется уезжать и которая будет примером нашим соседям. В последнее время я играю «в коробочку» — разделяю все, что у нас происходит, на две категории: то, на что я могу повлиять, и то, на что повлиять не могу. В первом случае беру и делаю, а по поводу остального стараюсь рефлексировать как можно меньше.
Беседовал Михаил Гольд / jewish.ru
Последнее: 26.07. Спасибо!
