На прошлой неделе я был в Амстердаме на ежегодном научном коллоквиуме Международного баптистского богословского исследовательского центра. Среди присутствовавших там ученых был мой друг Федор Райчинец, выдающийся баптистский пастор и богослов, а также преподаватель Украинской евангельской теологической семинарии в Киеве, которую я имел честь посещать несколько лет назад.
Я был так счастлив снова увидеть Федора, а также очень рад познакомиться с его дорогой дочерью Лизой. Трудно описать любовь, которой были окружены эти драгоценные друзья, и облегчение, которое все мы чувствовали, что после почти года полномасштабной российской войны на Украине и в Украине они выжили, и мы можем быть с ними.
Я спросил Федора, могу ли я взять у него интервью для Baptist News Global, как только он вернется в свою страну. Он любезно согласился. Вот наш разговор. Он исполнен горести, поучителен и вдохновляет.
– Не мог бы ты поделиться тем, как война повлияла лично на тебя и твоих близких?
– Незадолго до войны я потерял свою дорогую жену. Она умерла после тяжелой болезни COVID. Когда началась полномасштабная война, я эвакуировал своих детей на запад Украины, где было относительно безопаснее. Я решил остаться в Киеве, чтобы выполнять необходимую волонтерскую работу, помогая наиболее уязвимым людям, пострадавшим от войны, — старикам, сиротам, а также семьям солдат, их женам и детям, их родителям.
Итак, первым и очевидным эффектом войны стала разлука с моими детьми в самый разгар нашего периода тяжелой утраты. То есть в то время, когда мы нуждались в поддержке друг друга и в присутствии друг друга, чтобы справиться с горем, эта жестокая и беспричинная война ворвалась в нашу жизнь.
Вторым эффектом войны стала невозможность планировать что-то большее, чем на сегодня или в лучшем случае на следующий день, который тоже может измениться.
«12 день війни. Київ...» (фото со страницы Фёдора Райчинца в Фейсбуке)
Как ты можешь планировать что-либо, когда ты ничего не контролируешь? Когда ты не знаешь, когда произойдет следующая ракетная атака, где эти ракеты упадут, какие разрушения они принесут и какие последствия это будет иметь для твоей повседневной жизни?
Как ты можешь что-то планировать, не имея ни электричества, ни интернета, а для многих ещё хуже — не имея ни воды, ни отопления? Без доступа к базовым, но необходимым для выживания вещам? В военное время твои грандиозные планы относительно своей жизни, служения, работы и, как в моем случае, учебы, сужаются до надежды на элементарные вещи! Чувство неопределенности, незащищенности, полной непредсказуемости преследует тебя все время и эмоционально истощает тебя. Да, это очень раздражает — не иметь возможности планировать или контролировать что-либо в своей жизни, включая базовые потребности.
Но в то время я еще не знал, что еще одна трагедия ждет меня впереди. В сентябре я потерял своего сына. Его сердце просто перестало биться, когда он спал. Он не мог больше переносить потерю матери и безумную войну вокруг. Итак, к трагедии потери жены и войне, которая разрушила все мои жизненные планы, добавилась еще одна потеря. На этот раз из-за войны нам пришлось оплакивать эту безвозвратную потерю отдельно от моей дочери.
Таким образом, потеря любимой жены до войны, потеря сына во время варварской войны, разлука с дочерью из-за войны, страх что-то планировать после всего, что мы пережили, — это всё то, через что лично мне пришлось пройти и продолжаю проходить. Я хотел бы пройти все это с достоинством.
– Пожалуйста, опиши для нас, как война повлияла на работу вашей семинарии.
– Наша семинария расположена в очень тихом, лесистом месте. Раньше это была зона отдыха, куда киевляне приезжали на выходные, чтобы провести время вдали от городского шума в тишине и на свежем воздухе. Когда пошли разговоры о возможной тотальной войне, мы ошибочно полагали, что находимся в относительно безопасном месте. Мы не знали, что одно из главных направлений наступления российской армии будет со стороны Беларуси. Мы находились на этом направлении.
Так получилось, что после вторжения я с несколькими сотрудниками семинарии остался в самой семинарии со всеми студентами дневного отделения, которых мы не успели эвакуировать. Мне пришлось отвечать за эвакуацию студентов, а затем и сотрудников семинарии. Сама история эвакуации — это отдельная история о том, что нам пришлось пережить вместе и какие чудеса совершил Господь.
«25 день війни, Київ…» (фото со страницы Фёдора Райчинца в Фейсбуке)
После успешной эвакуации я вместе с несколькими сотрудниками (включая ректора семинарии, который чудесным образом присоединился к нам после блокировки в Буче) и парой студентов, которые выразили желание стать частью нашей волонтерской команды, продолжали оставаться в семинарии и служить людям в их нуждах в нашей общине. Российские войска находились примерно в 7 км от нас. А самые ожесточенные бои велись, ну, где-то в трех км от нас в деревне Мощун.
Именно там русские оккупанты пытались прорваться к Киеву. Все это время над нами в обе стороны летели снаряды. Наши попадали в оккупантов, а оккупанты стреляли по нашим. Место, где мы продолжали оставаться, стало очень опасным, и однажды наши военные попросили нас покинуть наш кампус, потому что оставаться там стало небезопасно. Мы переехали в глубь города и поселились в офисе Украинского библейского общества (там мы прожили следующие 52 дня). Буквально через несколько дней на территорию семинарии залетели шесть снарядов и нанесли значительный ущерб нашим зданиям, особенно учебному корпусу и нашей столовой.
После того как мы были вынуждены покинуть семинарию, и там стало небезопасно, время от времени мы прорывались туда под обстрелами, чтобы вынести из семинарии ценные вещи, такие как база данных и серверы.
Что касается восстановления учебного процесса, то нам потребовалось около месяца, чтобы найти всех наших студентов, где бы они ни находились. Мы восстановили наш образовательный процесс в онлайн-формате, и, конечно, война изменила не только формат обучения, но и подход. Наши лекции стали больше терапевтическими, чем академическими. Мы смогли довести студентов до конца учебного года в этом новом формате.
– Как твое призвание как христианского служителя было затронуто и практиковалось в разгар этой войны?
– Когда война врывается без приглашения в твою жизнь, все меняется, особенно привычный образ жизни. То, как ты привык быстро добираться туда, куда тебе нужно, то, как ты устроил свою жизнь, чтобы все было рядом, — все это ломается. Расстояния ломаются, привычный комфорт рушится, и то, что выглядело легко до войны, становится невозможным после начала войны. Я являюсь одним из пасторов церкви, находящейся сейчас в хорошо известной Буче. Поскольку Буча была оккупирована захватчиками с первых же дней войны, а все мосты, ведущие в Киев, были взорваны нашими военными, чтобы не дать захватчикам попасть в Киев, я оказался в ситуации, когда почти 40 дней не мог попасть в свою церковь, которая находилась всего в 10 км от меня.
«Київ. 43 день війни...» (фото со страницы Фёдора Райчинца в Фейсбуке)
Наша церковь оказалась на оккупированной территории. Более того, она стала местом убежища для многих. Около 150 человек, в основном матери и дети, прятались в нашей церкви в течение всех 32 дней оккупации.
Однажды дьякон нашей церкви смог дозвониться до меня (связь была очень плохая). Сам факт того, что он смог дозвониться, уже был чудом. Он рассказал мне, что все люди, прятавшиеся в подвале нашей церкви, заболели. Они заболели от холода, от сырости в подвале; им срочно требовались лекарства. У нас в Библейском обществе, в офисе которого мы тогда жили, было много всевозможных лекарств, которые мы получили от наших братьев из Италии, Германии, Словакии и Чехии в качестве гуманитарной помощи. Однако я не мог никак помочь больным в нашей церкви, так как все пути, чтобы добраться до Бучи, были отрезаны.
Но то, что произошло в первое воскресенье после оккупации, когда я смог впервые попасть в свою церковь через полтора месяца после начала войны, заставило меня понять, что наше служение полностью изменилось, и реалии, в которых мы оказались, тоже изменились. Это были изменения, к которым никто из нас не был готов. Мы просто оказались там.
До войны, в типичное воскресенье, посещаемость нашей церкви составляла от 120 до 150 членов нашей церкви. В первое воскресенье после оккупации я пришел в церковь и увидел около 800 человек (слава Богу, наше здание могло вместить столько людей). Я начал искать знакомые лица среди этого множества людей. Лица наших прихожан. Если я правильно помню, я смог насчитать около 30, не больше. Тогда я понял, что оказался в своей церкви, но она совсем не была похожа на ту церковь, которую я знал до войны.
Это изменило всё. Наш подход к служению, к проповеди и сам подход к проповеди, к темам наших проповедей. Изменилась атмосфера в церкви. Большинство людей, которые приходили в нашу церковь, были людьми, которые пережили что-то ужасное во время оккупации в Буче. Это были люди, которые что-то или кого-то потеряли. Это были люди, которые нуждались не только в материальной поддержке, хотя именно материальная нужда привела их в церковь. Это были люди, которые хотели быть принятыми и понять, почему все это с ними произошло. Одним из сложных богословских вопросов, с которым мы столкнулись, был вопрос о том, как верить в Бога, после Бучи, после Мариуполя и т.д.
(фото со страницы Фёдора Райчинца в Фейсбуке)
– Как изменилась религиозная ситуация в Украине в результате войны? Где ты находишь надежду?
– По моим субъективным наблюдениям, мне кажется, что всё происходящее, как ни странно, положительно повлияло на религиозную ситуацию. Я в шутку люблю говорить, что для единства церкви необходимы две вещи: духовная зрелость или острая жизненная необходимость. Поскольку первое нам не угрожает, нужно дождаться второго. Итак, война стала этим вторым. Борьба за выживание в этой войне как никогда объединила церкви в их поддержке правительства, армии и людей в их нужде. Я не помню такой поддержки. Это стало беспрецедентным в истории современной независимой Украины.
Церковь одной из первых поняла, что эта война — не просто результат каких-то политических или экономических разногласий с соседом. Это война за право быть самим собой, это война за экзистенциальное выживание.
Это цивилизационная война, война ценностей. Если эта война будет проиграна современным варварам, исповедующим принцип силы, то либерально-демократическая цивилизация с ее акцентом на закон и право на самоопределение окажется под угрозой существования как таковая. И церкви в своем большинстве на Украине ясно понимают это. К сожалению, большинство церквей в России этого не поняли.
Где лично я нахожу надежду во всем этом безумии? Лично я, когда не понимаю всего, что происходит в моей жизни и вокруг нее, нахожу надежду в пророках, библейских пророках!
Пророки, когда Бог поднимал их и говорил через них к людям или народам, в их социально-политических обстоятельствах, также не понимали, что происходит вокруг них, и не понимали, что они говорят людям в той ситуации, в которой они оказались. Или, как однажды очень хорошо сказал Вальтер Брюггеманн: Если бы ты попросил пророка истолковать или объяснить то, что он тебе сказал, то все, что он, скорее всего, сделает, это повторит то, что уже сказал.
(фото со страницы Фёдора Райчинца в Фейсбуке)
Однако именно у пророков я нахожу самые мощные образы надежды, надежды, которая никак не обусловлена обстоятельствами, и надежды, которая, кажется, не имеет под собой никаких оснований. На ум приходят два образа у пророка Исайи (главы 11 и 53): Образ веточки на срубленном дереве и образ ростка, появляющегося из сухой земли.
Это образы надежды, которая появляется там, где ты ее не ожидаешь. На засохшем бесплодном дереве, которое было срублено в результате своей бесплодности, и росток на сухой земле, которая высохла в результате отсутствия дождя (символически — отсутствия благословений свыше). Да, это очень хрупкая надежда, которую легко сломать или растоптать, но ты также можешь полить ее водой, и она может превратиться во что-то очень мощное.
– Что могут сделать твои друзья за пределами Украины, чтобы быть солидарными с тобой, с Украиной и оказать практическую помощь?
– То, о чем я лично прошу своих друзей (слава Богу, у меня их много), — это не просто сочувствие нам в этой ужасной и беспричинной войне, хотя это тоже имеет место, а конкретные действия:
Будьте посланниками правды, правды о том, что это не война за какие-то извращенные исторические территориальные претензии, а война за цивилизационный выбор, война за демократические ценности, о которых демократический мир начал забывать. Демократия — это не данность, это постоянный процесс отстаивания ценностей, вокруг которых мы когда-то договорились, как ценностей, которые влияют и формируют построение здорового общества. Это то, за что мы боремся и за что готовы отдать самое ценное — свои жизни в войне между Украиной и тоталитарной Россией.
Влияй и требуй от своего правительства помочь Украине отстоять право на существование не только Украины как страны, но и такого цивилизационного выбора, о котором я говорил выше. Чтобы было понимание, что когда мы требуем помощи оружием, мы требуем оружие не для того, чтобы убить, напасть или завоевать что-то чужое, но мы требуем оружие для того, чтобы защитить, отстоять наше право на самоопределение и наш выбор в пользу демократических ценностей!
Молитвы! Конечно же, молитвы! Это не только физическая война, но и метафизическая. И духовные люди, как никто другой, должны понимать это и действовать соответственно. Спасибо тебе за все способы, которыми ты помогал нам и продолжаешь помогать.
интервьюер — Дэвид П. Гуши / baznica.info
Последнее: 26.07. Спасибо!
