Он был создан для другого мира

Клайв Стейплз Льюис (1898—1963)

По словам Питера Крайфта: «Клайв Стейплз Льюис не был человеком: он был миром» (К.С. Льюис: Критическое Эссе, 4).

Такого рода похвала встречается снова и снова в книгах о К.С. Льюисе. Это означает, что в этом человеке должно было быть что-то необыкновенное. И это действительно так.

С моей точки зрения, с тех пор, как я в свои двадцать с лишним начал всерьез воспринимать Льюиса, — а также его реформатского коллегу Джонатана Эдвардса — я уже никогда не был прежним. Я не считаю себя подражателем Льюису. В своей способности видеть, думать и чувствовать ему практически не было равных. Его способность видеть и ощущать свежесть и чудо вещей была по-детски искренней и непосредственной, а его способность описывать их, понимать и защищать была чрезвычайно мужественной.

Поэтому я не могу подражать Льюису, но я могу слушать. И я слушал в течение десятилетий, и то, что я слышал, звучало почти везде в моей жизни и в работе. Его влияние просто огромно.

Голос веры Англии

Льюис родился 29 ноября 1898 года в Белфасте, Ирландия. Его мать умерла, когда ему было 9 лет, и его отец никогда повторно не женился. За годы между смертью его матери в августе 1908 года и осенью 1914 года Льюис учился в четырех разных школах-интернатах. Затем в течение двух с половиной лет он учился у Вильяма Т. Киркпатрика, которого он называл «Великий удар». Именно в это время сформировался и утвердился его зарождающийся атеизм, а умственные способности необычайно усовершенствовались. Позднее он описывал себя как 17-летнего рационалиста.

Но в то время, когда его рационализм был на самом пике, он наткнулся на фантастический роман Джона Макдональда «Фантаст». «В ту ночь,» — говорил он, — «мое воображение в определенном смысле крестилось» («Настигнут Радостью», 222). Что-то вломилось в его жизнь — «новое качество», «яркая тень», — как он называл это («Настигнут Радостью», 220). Романтический импульс его детства вновь пробудился. Только теперь это казалось реальным и святым (хотя он так его еще не называл).

В 18 лет он поступил в Оксфордский университет, но еще до начала учебы пошёл в армию, а в феврале 1918 года был ранен во Франции и вернулся в Англию, чтобы пройти лечение. Он возобновил учебу в Оксфорде в январе 1919 года, и в течение следующих шести лет получил три высших награды в классических, гуманитарных науках и английской литературе. Он стал преподавателем в октябре 1925 года, в возрасте 26 лет.

Шесть лет спустя, в 1931 году, он открыто заявил о своей вере в Иисуса Христа и утвердился в убеждении, что христианство истинно. В течение десяти лет он стал «голосом веры» для народа Англии во время Второй мировой войны, и его беседы по радио в 1941—1942 годах «стали классикой» (К.С. Льюис — «Жизнь», 210).

В полном расцвете

Теперь Льюис был в полном расцвете своей творческой и апологетической производительности. В этот период он, вероятно, был ведущим авторитетом в мире по средневековой английской литературе, и, по словам одного из его противников, «самым начитанным человеком своего поколения» (К.С. Льюис — «Жизнь», 166). Но он был гораздо больше, чем эта характеристика. Вышли в свет многие из его книг: «Кружной путь, или Блуждания паломника», «Аллегория любви», «Письма Баламута» и «Переландра». Затем в 1950 году он начал работу над «Хрониками Нарнии». Все эти книги были разных жанров и показали удивительную универсальность Льюиса как писателя, мыслителя и одаренного богатым воображением визионера.

Он появился на обложке журнала «Time» в 1947 году. Затем, спустя тридцать лет в Оксфорде, он стал председателем кафедры «Литературы Средневековья и Возрождения» в Кембриджском университете в 1955 году. В следующем году, в возрасте 57 лет, он женился на Джой Дэвидмен. Вскоре после четвертой годовщины их семейной жизни, она умерла от рака. Три с половиной года спустя, за две недели до своего 65-летия, 22 ноября 1963 года Льюис последовал за своей возлюбленной.

Льюис как автор сегодня популярнее, чем в любой другой период своей жизни. Одни лишь «Хроники Нарнии» были проданы более чем 100-миллионным тиражом на сорока языках. Я утверждаю, что одна из причин такой популярности заключается в том, что Льюис является «романтическим рационалистом» в исключительной степени. Романтизм Льюиса и его рационализм были путями, которыми он пришел ко Христу, и на них же он строил свою жизнь и трудился.

Льюис-романтик

Суть романтизма Льюиса состоит в его жизненных переживаниях, неоднократно пробуждавших в нем чувство того, что всегда есть нечто большее, чем этот созданный мир; нечто иное, что-то за пределами естественного мира. Чувство это было одновременно безутешным и приятным; это был голод, который «лучше любой сытости» и нищета, что «лучше любых богатств» («Кружной путь, или Блуждания паломника», 7). Сначала он полагал, что это чувство острого стремления и жажды само по себе — именно то, чего он действительно жаждал. Но его обращение к теизму, а затем ко Христу развеяло туман и расставило все на свои места, и показало ему, чего же он так страстно желал на самом деле.

Новости из дальней страны

После того как Бог преодолел атеизм Льюиса весной 1929 года, он оглянулся на все свои романтические томления и переживания и понял, почему жажда была безутешной и в то же время приятной. Это была жажда по Богу. Это было свидетельством того, что он был создан для Бога.

«Книги или музыка, в которых мы думали найти красоту, предадут нас, если мы будем полагаться на них; красота была не в них, но только проходила через них, и через них проистекала жажда и страстное стремление. Все эти вещи — красота, память о нашем собственном прошлом — хорошие образы того, чего мы действительно желаем; но если они ошибочно принимаются за саму суть, они превращаются в немых идолов, разбивающих сердца своих поклонников. Потому что они не являются тем самым; они всего лишь запах цветка, который мы еще не нашли; эхо мелодии, которую мы еще не услышали; новости из страны, которую мы еще не посетили.» («Бремя Славы», 32)

Поэтому Льюис прекратил превращать Радость в кумира, когда он по милости Божьей обнаружил, что она — «указатель на нечто другое и внешнее», а именно на Бога («Настигнут Радостью», 291).

Созданный для другого мира

Льюис говорит: «В некотором смысле, центральная история моей жизни не может быть ни о чем ином» («Настигнут Радостью», 19). Когда вы читаете его неоднократные описания этого опыта романтизма или Радости в книгах «Настигнут Радостью», «Кружной путь, или Блуждания паломника», «Страдание» и «Бремя славы», вы понимаете, что Льюис рассматривает это не как причуду своей собственной личности, но как характерную черту человечности. Все мы романтики в этом смысле.

Например, в книге «Страдание» Льюис утверждает, что даже люди, думающие, что никогда не желали небес, не вполне ясно смотрят на вещи.

«Были времена, когда я думал, что мы не желаем небес, но чаще всего мне кажется, что в глубине души мы желаем чего-то еще… манящие и дразнящие проблески, обещания, которые никогда на самом деле не исполнялись, отголоски, которые затухали, едва достигнув вашего уха. Но если бы… когда-нибудь возникло эхо, которое не только не затухло, но стало бы звуком — вы бы узнали его. Вне всякого сомнения, вы могли бы сказать: «Вот, наконец — это именно то, для чего я был создан» (152).

Поэтому Льюис видел в своем собственном опыте романтизма общечеловеческий опыт. Мы все романтики. Все мы время от времени испытываем жажду, которую этот мир не может удовлетворить; ощущение, что должно быть нечто большее. Он изложил это ярче всего в работе «Просто христианство»:«Если я нахожу в себе желание, которое не может удовлетворить ни один опыт в этом мире, наиболее вероятным объяснением является то, что я был создан для другого мира» (181).

Льюис-рационалист

Обратимся теперь к рационализму Льюиса. Как и в случае с термином «романтизм», я имею в виду нечто иное, чем некоторые из его общефилософских применений. Все, что я имею в виду, это его глубокая преданность тому, чтобы быть рациональным — приверженным принципу, что существует истинная рациональность, и что она основана на абсолютном разуме, Божьем разуме.

Никаких противоречий

Самый простой способ задуматься над рациональностью Льюиса — сказать, что он верил в закон непротиворечивости, и он считал, что там, где этот закон был оставлен, не только истина была подвергнута опасности, но и романтизм и Радость были поставлены под угрозу. Закон непротиворечивости заключается в том, что противоречивые утверждения не могут быть одновременно истинными.

Эта приверженность основным законам логики, или рациональность, привела Льюиса по философскому пути к тому же Христу, которого он уже нашел на пути романтизма или Радости. На романтическом пути Льюиса снова и снова тянуло посмотреть за пределы естественной природы на конечную реальность — на Бога во Христе, в конце концов, — потому что его желания невозможно было выдать за производную этого мира. Как же могло произойти то же самое, когда он использовал свой разум?

Он смотрел на философскую, научную космологию, появившуюся в современном мире, и находил ее противоречивой.

«Если я проглочу научную космологию в целом (которая исключает рационального, личностного Бога), то я не только не могу вписаться в христианство, но я не могу даже вписаться в науку. Если разум или умственные способности полностью зависят от мозга, мозг — от биохимии, а биохимия (в конечном счете) — от бессмысленного потока атомов, я не могу понять, каким образом мысль этих умов должна иметь большее значение, чем звук ветра в деревьях. И это для меня окончательный тест». («Является ли теология поэзией?», 21)

Другими словами, сегодня люди создают мировоззрение, рассматривающее их мысли наравне с ветром в деревьях. И затем они называют эти мысли верными. Льюис сказал, что это противоречие. Атеист использует свой ум для создания мировоззрения, которое сводит на нет использование его разума.

Либо сумасшедший, либо Бог

Это именно то, что Льюис имел в виду под названием своей книги «Человек отменяется». Если Бога нет в качестве основы логики (например, закона непротиворечивости) и основы ценностных суждений (таких как справедливость и красота), тогда человек упраздняется. Его разум — это не более чем шелест листьев, а его оценочные суждения — не более чем рябь на водной глади.

Вот как он описывает, каким образом эти мысли привели его на путь разума, и он увидел истинность христианства:

«На этих и подобных им основаниях человека вынуждают полагать, что, вне зависимости от истинности еще чего-либо, популярная научная космология уж точно таковой не является… Философский идеализм, в какой-то форме, или теизм, в худшем случае, уж точно должен быть менее ложным. И выясняется, что идеализм, когда вы воспринимаете его всерьез, оказывается замаскированным Теизмом. И как только вы приняли Теизм, вы уже не можете игнорировать утверждения Христа. И когда вы их изучите, оказывается, что вы не можете занять положение где-то посередине. Либо Он (Христос) был сумасшедшим, либо Богом. И Он не был сумасшедшим». («Богословие — поэзия?», 21)

Жажда и логика

Поэтому Льюис пришел ко Христу как к своему Господу и Богу по пути романтизма, или неудовлетворимой жажды, с одной стороны, и пути рационализма, или логики, с другой.

Льюис пришел ко Христу на пересекающихся путях романтизма и рационализма. И как христианин, он стал главным мыслителем и мастером поэтических усилий. Это тот, кем он был; это то, что он знал; и это было целью его жизни. Он прилагал все свои романтические и рационалистические усилия, чтобы помочь людям увидеть, куда привели его жажда и логика: к славе Иисуса Христа — к цели всех его стремлений и основанию всей его логики.

Автор — Джон Пайпер / © 2018 Desiring God Foundation. Website: desiringGod.org
Перевод — Оксана Бёрнс для ieshua.org