Если мой рассказ поможет хоть одной человеческой душе, то это уже победа Божья.
Во дворе у нас жил водитель автобуса, еще старого такого, ЛАЗ. Он заезжал на автобусе во двор и оставлял его там. А меня воспитывала бабушка. Она меня очень любила и хотела, чтобы я хорошо кушал. И периодически она выходила во двор, чтобы накормить меня. И когда она выходила, то она выходила с куском хлеба, и на нём – такая украинская сарделька, еще советская, вкусная. И я прятался от нее под этим самым автобусом. Бабушка моя знала об этом, поэтому она выходила сразу еще и со шваброй, чтобы меня выпихивать. Но я все равно там прятался.
Я любил путешествовать и уходил из дому, садился в первый попавшийся автобус и ехал, куда он едет. Мне нравилось стоять рядом с водителем, смотреть на дорогу. И рано или поздно наступал момент, когда водитель спрашивал: «Мальчик, а ты чей?» Ну и я, как искренний ребенок, рассказывал, что я — бабушкин, что я живу на проспекте Карла Маркса, дом 6, квартира 25, что бабушка у меня — повар в детском приюте.
Поездки эти всегда заканчивались тем, что они меня отвозили в милицию и там сдавали. Потом со мной также душевно, как и водители, разговаривали дежурные милиционеры, вызывали бабушку…
А потом я стал тянуться к книгам. Моей любимой литературой были рыцарские романы, книги о партизанах, о войне. В наших дворовых играх я всегда был или индейцем или партизаном. Про пиратов любил читать… «Одиссея капитана Блада» до сих пор у меня есть. Еще из любимых книг: «Золотой теленок», «Двенадцать стульев», «Три повести о Малыше и Карлсоне». Еще одна книга, может её мало кто знает, — «Экипаж 'Меконга'», фантастическая.
Я был вполне коммуникабельным ребенком, несмотря на то, что рос с одной бабушкой. Мама работала и училась в Киеве — ординатура, аспирантура. Так было первые два класса школы, по крайней мере. Потом мама вышла замуж за человека, который стал моим отцом, усыновил меня…
Отчим мой был партийным работником. Постепенно он всё больше своего времени посвящал своей деятельности. И первая проблема, с которой я столкнулся в своей жизни – это, в общем-то, безотцовщина.
Это были времена Советского Союза и, поскольку он был партработником, он со спецбуфетов привозил продукты разные, мы жили в хорошей квартире, у него была служебная машина, т.е. он пользовался всеми этими привилегиями, ну и мы ими тоже пользовались, но таких вещей, как отцовская любовь, отцовская забота, я не переживал. Я не знал, что это такое.
Фактически, я рос на улице. Улица меня принимала, на улице я был свой, я на улице рос буквально с первого класса… Нас называли шпаной, мы совершали разные набеги на огороды, крали клубнику, яблоки… Ну, и потом дальше – больше. Когда я уже стал взрослее, стал подростком, улица меня приняла с распростертыми объятиями…
В Сумах была такая традиция, да и сейчас она есть — драться улица на улицу. Ну и со временем я стал участником этих вот движений. То, что там происходило, сейчас страшно вспоминать. Меня Бог столько раз миловал... я знаю, как там калечили людей, которые были рядом со мной в этих драках… Я так понимаю, что Господь меня хранил еще с того времени.
Лет с тринадцати мне стало наплевать на мнение родителей. Я понял, что могу жить сам и сам строить свою судьбу. И это был определенный перелом, потому что если до этого я, может, где-то колебался, то теперь утвердился в этой мысли. И можно это, конечно, рассматривать как то, что я стал сильным, крепким и мощным. Но на самом деле это было серьезным поражением в моей жизни.
Я свою волю и себя покорил под мнение так называемых «старших товарищей», которые были, как говорится, криминальными элементами, преступниками. Которые уже отсидели в тюрьме на тот момент: кто-то один раз, кто-то не раз. И это определило мою дальнейшую жизнь.
Отца перевели в Киев на очень высокий партийный пост, это был 1982 год. Мои родители уехали в Киев, а я остался в Сумах, доучиваться. Мне оставался год. На тот момент я уже встречался со своей одноклассницей, которая стала впоследствии моей женой и родила мне сына.
Она была светлым человеком в моей жизни. Мы с ней в браке прожили пятнадцать лет и все эти годы она за меня боролась, воевала, терпела.
Один мой друг рассказал, что в Одессе есть Мореходка, очень хорошая, которая готовит офицеров торгового флота. И я как-то так загорелся, поскольку был романтиком и мне нравились приключения, путешествия. Я начал об этом думать и мне реально начало сниться море.
Родители смирились с этой мыслью. Тем более что, в принципе, это мысль была неплохая. Таких мореходок было всего четыре в Советском Союзе, т.е. это было очень престижное учебное заведение. И родители, пусть не без скрипа, приняли мой выбор и всячески мне помогали.
Я закончил школу, поехал в мореходку, поступил и в 1983 году начал учиться в Одессе, в этой высшей мореходке, на судомеханическом факультете. Специальность судомеханика, на сленге – это «маслопуп». Так что я начал учиться на маслопупа.
Именно там я впервые познакомился с наркотиками. Это было мое второе поражение. Оно было страшным. Оно разорвало мою жизнь.
Праздник Маковея, 14 августа. Мы с моим другом приехали в Киев. Мы гуляли по городу и напротив Васильевского собора сидела масса бабушек с мешками мака. И мой друг сказал: «Я знаю, как можно из этих маковых головок получить кайф.» Что мы с ним, в общем-то, и сделали — купили мак и пошли ко мне домой.
Это и был мой первый опыт, когда я познакомился с опийной наркоманией. В нашем училище образовалась определенная компания, в которой мы пробовали всякое. И в какой-то момент нашелся такой человек, который умел делать опий. Это целый химический процесс.
И это стало первым днем, когда я впервые укололся. В процессе приготовления меня держал достаточно сильный страх, когда я смотрел на эти миски с черной кипящей жидкостью, полыхающее пламя… Тогда я не понимал, но уже позже, когда я стал верующим, познакомился с Богом, я понял, что это было адское пламя.
Я страшно боялся, но моя любознательность и жажда приключений пересилили этот страх. Когда все было завершено и парень, который готовил наркотик и первый укололся — я на него посмотрел и эта моя любознательность взяла своё... я достаточно смело подставил свою руку, получил укол и после этого моя жизнь пошла на спад.
В то время было достаточно много мака, в любом селе. Об этом никто не писал, и было такое понимание, что в Советском Союзе наркотиков нет. И доступ был совершенно неограниченный. Многие милиционеры, на то время, даже не знали, что это такое. И когда у нас находили эту маковую соломку, мы говорил, что это средство от поноса или от желудка, от чего угодно, что это просто какая-то трава. И нам милиционеры верили.
В апреле 1985 мы расписались с моей избранницей, одноклассницей, а в июне 1986 у нас уже родился сын. Я продолжал учиться в мореходке и продолжал употреблять наркотики. Это всё шло параллельно.
Было как-бы две жизни. Одна – хорошая, где была семья, где была любимая жена и сын, где была учеба, было светлое будущее и серьезные перспективы. И была другая жизнь, там, где были наркотики, где было страшное поражение… И эти две жизни пока не пересекались.
Я тогда ничего не понимал, думал, что в любой момент могу это оставить. К 1986 году я употреблял уже два года, переживал даже пару раз абстиненцию, но просто не знал, что это такое. А поскольку организм был молодой и здоровый, я это достаточно легко переносил.
Наступил такой момент, когда нужны были деньги на наркотики, и мы с моим другом в одном общежитии обокрали комнату. Взломали замок, украли какой-то плеер кассетный. Тогда это была модная и дорогая вещь, он стоил рублей 30, наверное, и в то время это была баснословная сумма. Украли этот плеер, украли что-то еще. Нас там увидели и в тот же вечер за мной приехали.
Но, поскольку отец у меня занимал высокий пост, меня, как говорится, отмазали. Меня отчислили из мореходки как-бы за неуспеваемость. Понятно же, зачем накладывать определенные отпечатки на учебное заведение?.. Так что, меня отчислили с правом восстановления. Начальник мореходного училища мне сказал: «Вова, тебе надо уйти в армию.»
Я ушел в армию на два года. Это было время некоторого переосмысления, и из армии я пришел с достаточно твердым решением доучиться и стать, все-таки, судомехаником, плавать, работать в море, обеспечивать семью и жить нормальной жизнью. Но меня хватило после армии буквально на полгода.
Те мои друзья, которые остались на гражданке — как раз в то время пошли «напёрстки» — они за это время начали «крутить наперстки» и получать серьезные деньги. Это было время определенных переломов в Советском Союзе, начало «Перестройки»… Короче, я опять повёлся на мнение своих товарищей. Они мне сказали: «Ну, что ты будешь учиться? Ну, закончишь это училище, будешь пахать в каких-то рейсах. А мы выходим и за день зарабатываем нормальные деньги!»
Наверное, некоторые помнят, что такое «напёрстки» и сколько там люди проигрывали: и машины, и всё золото с себя снимали, что угодно. В то время это был совершенно сумасшедший, шальной заработок и деньги буквально падали с неба. Получилось так, что потихоньку я начал оставлять учебу и вливаться в «дело»: «наперстки», «куклы», все, что было связано с аферой, так называемые «кидняки», «ломка», короче говоря — различные способы, как говорил Остап Ибрагимович незабвенный, «достаточно честного отъёма денег у граждан».
Как только появились такие финансовые возможности, в мою жизнь вернулся наркотик и теперь уже он пришел в неограниченном количестве, потому что денег было очень много, и мы не ограничивали себя ни в чем. И то поражение, которое началось раньше, оно начало раскрываться с еще большей силой и глубиной. В 1988 году я вернулся из армии и к 1992 году был уже достаточно потерянным наркоманом с дикой дозой, с кучей «попаленных» вен теми веществами, что я употреблял. Страшное было время...
В моей жизни появился какой-то просвет, когда я в первый раз лег в одесский дурдом на лечение и когда меня «закодировали». Но это «как бы» просвет. Сначала были две недели очень жесткого лечения, были страшные ломки, это был период, когда я хотел умереть и думал, что лучше умереть, чем вот так вот мучиться. Но, прошла первая неделя, самая тяжёлая...
Если можно так сказать, я освободился. Ну, по крайней мере, на какое-то время. Я перестал колоться, жизнь стала налаживаться. Мы начали серьезный бизнес, мой батя нам в этом помог. Мы начали заниматься торговлей металлом заграницу. Это были тоже времена шальных денег, больших денег.
Я тогда не кололся, но страшно пил. Прошло около трёх с небольшим лет. Я устал пить, и мне опять захотелось колоться. И я потихоньку снова начал употреблять наркотики. Как только наркотики пришли в мою жизнь, все возможности и бизнес-планы начали рушиться, потихоньку. Партнеры увидели, что я опять колюсь. Что я всё-таки безнадежен и со мной лучше дела не иметь. Поэтому был произведен делёж, и мы разошлись.
Поскольку денег было очень много, я и моя семья продолжали безбедно жить. Были определенные запасы, мы ездили заграницу отдыхать к родителям жены в Германию. На всё хватало. Но, понятно, что этот мешок не бесконечен. И понемногу стало приходить такое время, когда деньги начали заканчиваться. К тому моменту перспектив не было никаких, потому что наркотик разрушал мою жизнь и вел меня в могилу.
Распоясанность, разнузданность и вседозволенность… Стали происходить сложности со снотворным, которое я любил употреблять. Однажды мы с другом, с которым мы кололись, наелись этих таблеток — мне потом рассказывали, что мы в беспамятстве друг друга чуть не порезали. Потому что в этой эйфории, с застланными глазами, мы начали предъявлять друг другу необоснованные претензии. И нам показалось, что кто-то из нас украл у другого наркотик, которого, как потом оказалось, и не было, потому что мы его к тому времени весь употребили. И вот мы схватились за ножи и чуть не начали друг друга резать…
Бог меня тогда сохранил. Потом свидетели ситуации рассказывали, что мы просто уснули. Вторая история была, опять же, с этим другом. Это был подельник мой, мы вместе воровали и занимались аферами различными. Я пришел к нему на день рождения его дочки. Заехал перед этим к спекулянтам и накупил всяческих снотворных. Там мы вдоволь употребили и опиатов, и снотворных. Я куда-то, в беспамятстве, пошёл и очнулся в больнице с открытым осколочным переломом пяточной кости…
Каким образом я выжил, я вообще не понимаю. Как оказалось, меня нашли под достаточно высоким мостом, с которого я спрыгнул. Удивительно, что я не разбился… Насколько это было возможно, Бог меня сохранил. Хотя, последствия были достаточно серьезные — я полгода провел в больнице. Мне делали операцию, собирали эту кость. Слава Богу за врачей, которые мне сохранили, всё-таки, ногу.
Когда я лежал в больнице, мне, конечно же, носили наркотики каждую ночь. Я спускал веревочку через окно, мне привязывали колбочку, и я ее затягивал к себе. В нашей палате лежал парень из баптистской церкви. И рядом с ним постоянно дежурили сестры, и они за меня молились. Я помню, что когда раздавался свист, означавший, что мне привезли наркотики, я шел и бросал эту веревочку. И слышал за спиной молитвы: «Боже, благослови его, пожалуйста, освободи его, пожалуйста...» И я благодарен этим сестрам. Я понимаю, что уже тогда Бог хотел, чтобы моя жизнь изменилась. Но тогда я этого не понимал.
Через год, когда я мог уже сам ходить и мне в очередной раз захотелось попить этих снотворных, я помню, когда я приехал к спекулянтам на базар, на меня вдруг напал такой страх, который был в виде такой, очень ясной мысли в голове: «Вова, если ты сейчас купишь эти таблетки и напьешься, ты умрешь.» Сейчас я понимаю, что это Бог меня тогда остановил и сохранил, потому что я тогда действительно погиб бы. Этот голос был настолько убедителен! Эта мысль, которая вот так возникла, была подтверждена жутким страхом. Это было очень ярким переживанием, я его до сих пор помню и очень благодарен Богу, за то, что Он так вот тогда меня остановил, через этот страх.
Потом моя жена настоятельно попросила меня принять решение относительно будущего. Я совсем тогда не понимал, что ей это всё надоело уже, прошли ведь годы, сын был взрослый уже, почти пятнадцать лет. И она устала со мной бороться. А я был тогда в таком состоянии, что выносил уже какие-то вещи из дома. Мог, например, у нее забрать золотую цепочку и пойти ее «проколоть». Начинали происходить просто жуткие вещи. Деградация...
Я продолжал себя считать, несмотря на это всё, понятийным таким, крепким парнем. Хотя, на самом деле, на тот момент это была фантазия, полная обольщения. И я был тогда нормальным таким, я извиняюсь, куском дерьма. По-другому я себя назвать не могу, потому что человек, который начинает уже красть у своей семьи, у своей жены, у своего ребенка... А как его можно назвать по-другому?
Моя супруга попросила меня, что, может, я поеду как-то в Киев, чтобы они от меня чуть-чуть отдохнули. Ну и я великодушно, царским жестом таким, согласился и сказал: «Хорошо, поеду, покручусь там. А вы тут оставайтесь.»
В Киеве я попал на служение мессианской общины. Это был 1997-98 год. Меня привел Саня Зеля, давний мой друг. Мы с ним употребляли раньше вместе наркотики. В тот приезд мы собирались за маком. А он мне говорит: «Да, давай, но вот только тут есть такое служение, надо зайти.» Ну, я сказал, давай. Я вообще не понимал, куда он меня хочет затянуть.
Мы пришли, сели, я смотрю на всё это движение... Оно было для меня не понятно. Борис Саулович говорил, что всем надо молиться, и говорит: «Выходите все те, кто хочет изменить свою жизнь. Все, кто хочет изменить свою жизнь, выходите вперед, мы будем молиться за вас и вместе с вами сейчас.» Зеля вытолкал меня вперед, сказал, «Вовчик, это именно для тебя, иди.» Я вышел. Мы помолились.
Это была первая молитва в моей жизни: «Боже, если ты есть, измени мою жизнь. Аминь.» Это была вся молитва. И потом община начала молиться за меня и тех людей, что вышли, которым в жизни нужны были какие-то изменения. Хотя я на тот момент не считал, что мне нужны какие-то изменения, и если бы не Зеля, я бы той молитвой и не помолился. И не понятно, где бы я был сейчас и что бы было со мной. И та молитва стала ключевым моментом в моей жизни.
Помню, я начал сильно плакать. Я ничего не мог с собой сделать, из меня просто полило... Тут же подбежали сёстры и бабушки, положили на меня свои руки, и давай за меня молиться. Я начал плакать еще сильнее. Я не понимал, что со мною происходит. Но у меня не было сил ни убежать, ни вообще что-то делать в той ситуации. Поэтому я стоял просто, не понимал, что это такое, зачем и как это, и почему я плачу.
После в моей жизни начало рушиться всё. Я пересел уже на героин. Героин – это уже другие расходы, более тяжелый наркотик. Жизнь стала разрушаться. Меня почти никогда не оставляли мысли о суициде. Повеситься не удалось – оборвался крючок. Устроить передозировку тоже не выходило. Врач оставил какие-то сильнодействующие таблетки, и я сожрал всю коробку. Пустую упаковку я забросил под ванную, но ее каким-то непонятным образом увидела моя сестра. А я уже час, или полтора, как выпил их и лег спать в надежде, что уже больше не проснусь. Но они обнаружили эту коробку, прибежали и посмотрели на меня...
Я лежал уже с синими губами и потихоньку отходил. Вызвали скорую помощь, меня затащили в ванную, начали поить марганцовкой. Приехала скорая, вернули меня к жизни. И настал момент серьезно задуматься. И, удивительным образом, моей маме через каких-то ее давних подруг позвонили и сказали: «Оля, мы знаем, что у твоего сына проблемы. У моей подруги есть сын, и тоже были проблемы с наркотиками. Он попал в реабилитационный центр и сейчас он свободен».
Встал вопрос реабилитационного центра. Мне на тот момент было уже все равно. Я сказал, «делайте со мной, что хотите, но я хочу от этого дела уже как-то отдохнуть.» И я поехал в этот реабилитационный центр, в Белую церковь, просто чтобы хотя бы отдохнуть от всего. И там меня Господь нашел. Я приехал. Помолился молитвой покаяния. В первый день сильно хотел курить. Я ходил к дежурному служителю, он за меня молился и меня отпускало.
Я уснул в первую ночь и нормально спал. И, незаметно для себя, как-то влился в эту атмосферу и обстановку. На третий день, помню, мама одного дежурного служителя передала для реабилитантов баночку кофе и нам всем сварили кофе. А я был любителем пить хороший кофе, выкурить сигарету. И вдруг обнаружил, что я вот выпил кофе, а о сигарете даже не подумал. И когда я это обнаружил, в моей голове мгновенно вспыхнула мысль, что я не хочу курить. И следом за этой мыслью я пережил дикое ощущение свободы.
Я понял, что мне это не нужно. Что мне не нужен алкоголь. Это тяжело передать словами, это состояние... Но это когда ты понимаешь, что ты — свободен. И, наверное, именно тогда я понял, что Бог есть, что Ему не безразлична моя жизнь. Что Он хочет, чтобы я жил хорошо. Он хочет, чтобы я жил с Ним. Он хочет, чтобы у меня всё наладилось.
Приехала через неделю моя мама и говорит, что нам нужно ехать в Чехию. Там был небольшой бизнес, который она наладила, думая, что этим она как-то поможет мне отвлечься и перестать употреблять наркотики. Мы поехали туда, но в тот самый первый приезд, в Праге на центральной площади я нашел торговцев героином (свинья болото везде найдет), и та попытка не увенчалась успехом. Мы вернулись. И вот потом уже был реабилитационный центр. И мама через неделю приезжает и говорит, что надо ехать, и я, неожиданно для себя, сказал...
«Мама, я никуда не поеду. Мне ничего не нужно. Я хочу служить Господу.» Я даже не знаю, как это из меня вышло. Но для меня это было переломным моментом в моей жизни, и мне не надо ничего, кроме того, чтобы служить Господу. И всё, я не хочу ничего, я настолько устал от этих всяких фантазий и обольщений, мыслей, что я чего-то смогу, чего-то достигну. Поправлю жизнь, что-то восстановлю. Меня так это достало, что я просто ничего этого не хотел. И переживание, что я хочу служить Господу, что я хочу посвящать свою жизнь Ему, оно меня захлестнуло, и я ни о чем и не думал.
В реабилитационном центре я пробыл где-то полгода, с 16 апреля 2001 года. Это первый день, когда я туда приехал, когда я покаялся перед Богом. День, когда я примирился с Ним. И это день моего рождения. Там же, в Белой церкви, я принимал твилу (водное погружение). И, что интересно, твила у меня была тоже на праздник Маковея, 14 августа 2001 года. 14 августа я попробовал наркотики, вступив в завет с дьяволом — по-другому я это назвать не могу. Прошли годы. И в тот же самый праздник, в тот же день — 14 августа — у меня была твила, было водное погружение, когда я вступил в завет с Богом.
Какой эпизод в жизни я бы хотел изменить, если бы мог? Если бы то, что я бы мог изменить, помешало бы мне в дальнейшем найти Господа, встретиться с Ним, то я бы ничего бы не хотел менять. Ради этой встречи я был бы готов пройти еще раз этот ад, но лишь бы только встретиться с Ним, лишь бы только быть с Ним.
Мне жаль, что я недолюбил своего сына, не был ему нормальным отцом. Мне жаль, что он и не видел отцовства. Мне жаль, что я относился так к своей жене, хотя я ее очень сильно любил, и у нас были хорошие времена во взаимоотношениях. Были времена счастья и гармонии, духовной и душевной близости. Но, если смотреть на всё это в контексте встречи с Господом, то я бы ничего не хотел менять.
Я думал, вот что было бы, если бы я послушался своего отца, в своё время? Наверное, пошел бы в военное училище. Может, был бы сейчас уже генералом, занимал бы серьезный пост, имел бы супер-шикарный коттедж в супер-элитном городке и служебную машину. Были бы приличные возможности, по понятиям этого мира. Но когда я думаю, что имея это всё, я вряд ли бы познакомился с Господом, то я, всё-таки, думаю, что лучше ничего не менять. Лучше, чтобы оно было так, как оно есть. Только ради этой встречи.
Она не просто изменила мою жизнь, она воскресила мою жизнь. Она воскресила меня, эта встреча с Богом.
Сейчас я абсолютно точно знаю свое место. Сейчас я точно знаю, чего я хочу. И абсолютно точно знаю, что я спасен и совершаю своё спасение. Точно знаю, что нахожусь в Его руке. Я благодарен, что я в Его семье, в Его общине. То, что Он совершил 2000 лет назад — Он же и помогает, чтобы это в моей жизни раскрывалось. Он ведет меня, заботится обо мне. Он любит меня.
О чем еще может мечтать человек? Я не одинок, я принят, усыновлен. Это то, что я переживаю. Я счастлив с Богом, мне хорошо. Даже несмотря на то, что в жизни бывают какие-то трудности, иногда непростые времена. Но осознание и понимание того, Кто находится рядом с тобой всё время, и то, что Его рука всё время протянута для помощи, и то, что Он настолько близко — осознание всего этого дает душевный покой, счастье, комфорт.
Когда осознаёшь, что о тебе заботится не просто кто-то, а очень серьезная Личность — это даёт уверенность не только в завтрашнем дне, но и за пределами земной жизни. Я понимаю, что вечность я проведу с Ним. И от этого — хорошо.
Интервьюер — Алекс Фишман
Последнее: 07.04. Спасибо!
