Часто я сидел ночью у костра на берегу Южного Буга и всматривался в огромные торчащие из воды валуны. Возле реки сыро — первые годы непривычно было спать в палатке — промозглость даже посреди лета. Потом я стал приезжать сюда с караваном. Намного уютнее: и чай на плите согреешь, и коровы утром не набредут на тебя если пастух зазевался...
Сплавом, на катамаранах, сюда, в Печоры трудно пройти — слишком много порогов. Обычно наши спортивные маршруты заканчивались выше по течению, в Воробьевке. Прошлыми летом, однако, мимо Печоры прошло несколько больших байдарок с сотрудниками какой-то столичной фирмы. Буквально через пару километров вниз по реке их ждала смонтированная прямо посреди поля сцена, шоу-программа и милиция, охраняющая их дорогостоящий корпоративный отдых.
Я люблю эти места. Чуть выше, где заканчивается пляж — начинается парк усадьбы Потоцких, после революции его превратили в тубдиспансер. Сохранились каменные лестницы, ведущие прямо к воде, и тихие, скрытые от посторонних глаз, купальни. Если же идти в противоположном направлении, в сторону Брацлава, проходишь узкое место между рекой и скалой. Сверху на скале стоит старинная церковь, и оттуда открывается красивая панорама на Буг. Пожалуй, это одно из самых живописных мест, которые мне приходилось видеть — не даром, я возвращаюсь сюда многие годы с фотоаппаратом, открывая неожиданные ракурсы это прекрасного подольского пейзажа.
До Брацлава вдоль реки — километров пятнадцать, не более. Дорога, правда, все время норовит уйти в сторону, и давно не ремонтировалась...
...Идти по этой дороге было опасно. Крестьяне или румынский патруль могли заметить — и тогда пропадет последняя надежда передать в лагерь продукты и лекарства. В здание тубдиспансера согнали евреев не только из близлежащих местечек, но даже из Румынии и Бессарабии — сюда все они попали по этапу. Именно здесь проходила граница влияния оккупационных румынских и немецких властей.
Янкель Бронфман, двенадцатилетний мальчуган, и его две сестрички, старшая Рахель и младшая Ева, обычно шли вдоль реки. Эти дети, как и многие другие были единственной связью узников концлагеря с внешним миром. Украинских полицаев, охранявших лагерь в Печорах, можно было подкупить, в основном продуктами. Они «закрывали глаза» и разрешали детям отправляться домой в окрестные местечки: родители рассказывали, где были спрятаны денежные заначки. На деньги и драгоценности покупались продукты, и дети с ними возвращались в лагерь.
Условия содержания в лагере были чудовищные, недаром сами насельники прозвали его «Мертвая петля». К приходу Советских войск из пятидесяти тысяч человек, находящихся в нем, в живых осталось всего несколько сотен.
В тот холодный осенний день 1942-года ребятишки шли понуро: мать строго-настрого запретила им возвращаться в лагерь. Очевидно, она чувствовала неизбежность конца (она тоже могла написать такое письмо, как мать писателя Василия Гроссмана). Она велела им идти, как и раньше, в дом соседа, кладбищенского сторожа, Ефрема. Его дом находился на горе, практически на окраине Брацлава — туда патруль захаживал реже. Дети всегда приходили именно к нему, там они отдыхали, наедались. Ефрем и Лидия собирали им передачи в лагерь.
Но бывало, немцы захаживали и к ним. Однажды зашел патруль, а маленькая Ева, простуженная, на печи лежит, кашляет. Баба Лида причитает: ой внучка захворала, аккуратно выпроводила немцев, «чтоб не заразились», и потом еще долго благодарила Бога, что немцы не сожгли хату, как «рассадник болезни».
Но чаще всего детей приходилось прятать то на сеновале, то в погребе, а то даже в старинном подземелье, которых под Брацлавом множество. Ведь сдать могли, в первую очередь, свои же, соседи. И тогда — расстрел всем.
Пробыв у Ефрема несколько недель, Янкель начал грустить о матери. Ему очень захотелось ее снова повидать. И он самовольно решил идти в лагерь. Но не пройдя и километра, недалеко от старинной мельницы Солитермана, его пристрелил украинский полицай. Полицай был из местных, и он узнал соседского еврейского мальчика.
Когда Ефрем об этом услышал — он пошел, чтобы забрать тело и похоронить по-людски. Но когда он склонился над ребенком, появился румынский патруль. Румын, думая, что перед ним еврей, приставил к голове Ефрема дуло автомата. Ефрем, будучи человеком набожным, понял, что пришел и его последний час и перекрестился. Румынский офицер был удивлен — еврей не стал бы креститься даже перед лицом смерти.
Оказалось, что Ефрем Сруль, несмотря на еврейскую фамилию, походил из украинских реестровых казаков, хотя по паспорту, выданному еще при царе, был записан русским.
Ему разрешили забрать тело мальчика и похоронить его на кладбище. (Кстати, в документах иерусалимского музея Яд Вашем есть неточность относительно местоположения могилы Янкеля). Рядом с ним на кладбище лежит его отец — на тот момент он был на фронте. Старшая сестра Рахель умерла через несколько лет. А от младшей, Евы Бронфман, которая последние годы жила в Израиле, письма перестали приходить в 2003 году. Но именно ее усилиями Ефрему и Лидии Сруль было присвоено почетное звание Праведников народов мира. После войны отец девочек женился во второй раз, и у них появилась младшая сестренка, Фира. Фира сейчас живет в Германии и стариков Срулей всегда называла самыми родными на свете людьми.
Звание Праведника мира, согласно Закону о Памяти Катастрофы, государство Израиль присваивает неевреям, спасавшим евреев во время Холокоста. Всего по миру такими праведниками было признано около двадцати пяти тысяч человек, две с половиной тысячи из которых — в Украине. Практически никого уже нет в живых. Кроме громких имен дипломатов, послов, фабрикантов (таких как Оскар Шиндлер), был и простой кладбищенский сторож из Брацлава - Ефрем Сруль и его жена Лидия.
На месте старого глинобитного дома Ефрема теперь стоит новый, кирпичный. Там живет его праправнук, Вова Мельник с женой и маленькой дочкой. Как и его славный предок, Вова, украинец, охраняет старинное еврейское кладбище, на котором покоится и ученик ребе Нахмана, Натан Штернгарц. Благодаря Натану — учение великого цадика нашло множество последователей по всему миру, и в Брацлав рекой стекаются паломники: Натан записывал за Нахманом каждое слово. А Вовина мама, Ульяна Осадчая (Исаева), бережно хранит, как семейную реликвию, медаль и диплом Праведника мира.
Мой отец родился в Брацлаве уже после войны, а его старшие сестры Бетя и Рая Файн — до. Они были примерно одного возраста с девочками Бронфман, возможно даже дружили. Незадолго до войны мой дед вывез семью в эвакуацию. Не знаю, кто его предупредил? Возможно, до Украины донеслись отголоски Хрустальной ночи?
Кстати, у полицая, пристрелившего Янкеля, тоже был сын, Николай. Он уехал в Москву, но, после неожиданной смерти маленькой дочери, запил. Дочь умерла от обычной простуды. Жена не стала терпеть пьяницу и выгнала его. Он вернулся в Брацлав, где и жил, не просыхая, последние тридцать лет жизни. Ему постоянно мерещились кошмары, два раза загорался его дом, однажды он сам сильно обгорел. Умер Николай пару лет назад, а дом его продали без документов юродивому израильскому хасиду, Моше.
Интересно, есть ли связь между смертью маленькой внучки полицая и застреленным им подростком?
... Я не собирался писать этот очерк.
Но оказалось, что кроме медали и диплома, ни Ефрем, ни его потомки не получили больше ничего. Разве что, когда-то давно, пару продуктовых посылок. Сегодня утром я попытался связаться с израильским консулом и пообщался с одним из членов Президиума еврейских общин Украины. Оказывается, раньше полагались льготы и пособия, но скромная украинская семья никогда не заявляла о себе.
Когда я сообщил об этом Володе, он мне написал в соцсети: «Спасибо вам большое! Вы очень добрый человек. Случайному знакомому так беретесь помогать.»
В ответ я съязвил: «Откуда на нашем пути бывают случайные люди?!»
Весь сегодняшний день я чувствовал себя не в своей тарелке. Ведь ни его, Вовы, ни меня, могло бы на этом свете не быть? Если бы не было таких, как его прапрадед.
А может, у моего отца был бы еще и старший товарищ и друг Янкель, если бы не было таких сволочей, как тот полицай, который его пристрелил?
Завтра по календарю Новый год. Весь красавец-Брацлав в снегу — с Замковой горы лежит, как на ладони. Впереди мирно течет Южный Буг. И мало кто помнит, как 62 года назад, в такие же декабрьские морозные дни, полицаи и оккупанты привели к реке учителей и воспитанников еврейского детдома, чтобы сбросить их в прорубь...
... И Ефрем, и полицай, и семья Бронфманов, и семья Файнов — все они были соседями, жили в радиусе не более одного километра друг от друга.
И сегодня все смешалось настолько, что трудно сказать: чьи вообще мы внуки?
29-30 дек. 2014
Все фотографии сделаны в Печорах, Винницкая область. Авторское право защищено охранным свидетельством государственного образца. Перепечатка запрещается.
Автор — Зорий Файн / zoriy.blogspot.com
Последнее: 26.07. Спасибо!
