Мессианская самоидентификация и устройство наших общин (Алик Гольдберг)

На днях под Киевом завершилась мессианская конференция. На ней присутствовало более сотни раввинов и руководителей мессианских общин из разных стран мира. Один из спикеров — Алик Гольдберг, мессианский служитель из Израиля. Он любезно предоставил для размещения на еврейском мессианском портале Ieshua.org материалы своего доклада.

Учение и наставничество

Доброе утро.

Михаэль уже представил меня, я добавлю буквально два слова. В Центре Каспари я работаю 4-й год, в Израиле живу 9-й, со своей первой и единственной женой, которая родила мне двух замечательных детей – 13-й.

Хочу сказать «большое спасибо» организаторам конференции за честь быть одним из докладчиков. В докладе самое интересное для меня – это его подготовка, потому что она требует отвлечься от сиюминутных дел, и осмыслить или даже переосмыслить свою бурную деятельность. Поэтому хочу предложить вашему вниманию не отчет о проделанной работе, а, скорее, размышления на тему. Конечно, это размышления человека, живущего в Израиле, но кто знает, может быть, какие-то из них представляют и более общий интерес.

Хорошо, разрешите перейти к сути дела. Итак, учение и наставничество. Я хочу поговорить о двух факторах, которые, на мой взгляд, существенно влияют на то, чему и как мы учим и наставляем людей. Это наша самоидентификация как мессианских евреев, и устройство наших общин. Вначале о самоидентификации, но чтобы было понятно, какая связь между самоидентификацией и учением, позвольте, прежде всего, привести наглядный пример из недавнего опыта.

На одной из моих лекций поступает мне вопрос: «Почему, в то время как Писание, а вслед за ним и иудаизм, акцентируют земную жизнь человека, христианство уделяет столько внимания небесам?» Вопрос задает мессианский еврей, член мессианской общины. Вопрос совершенно законный, я постарался дать на него вразумительный ответ. Однако тон, которым он был задан – и особенно то, как брат произнес слово «христианство», меня насторожили. Учитывая, что на лекции присутствовали не-евреи, христиане из других стран, тон был почти оскорбительный.

Это, к сожаленью, далеко не единичный в моем опыте пример того, как сложная история отношений нашего народа с Церковью аукается сегодня нам. У меня иногда даже создается впечатление, что в некоторых мессианских кругах пренебрежительное отношение к верующим из язычников – это почти правило хорошего тона. Если вы категорически заявляете, что ни с чем подобным никогда не сталкивались, я искренне рад за вас, но все-таки попросил бы придержать гнилые помидоры и тухлые яйца до конца моего выступления.

Вышеописанный случай свидетельствует, помимо всего прочего, о том, что многие из нас, мессианских евреев, говорят об этой сложной истории не только с болью, но с обидой, ожесточением и отчуждением. Конечно, говорить о преступлениях Церкви против нашего народа без боли невозможно. Но обиды, ожесточение, и отчуждение говорят уже не столько о Церкви, сколько о нас самих. Они показывают, что мы, возможно, еще не вышли из того неизбежного кризиса самоидентификации, о котором хорошо написал в своем мессианском еврейском манифесте Давид Стерн.

Он очень точно подметил, что этот кризис переживает каждый еврей, приходящий сегодня к вере в Иешуа. Кризис неизбежен, потому что как синагога, так и церковь на протяжении столетий упорно твердили нам в редком согласии друг с другом, что верующий в Иешуа еврей есть нонсенс. Это означает, что в попытке определить самих себя мы сразу же сталкиваемся с мощным противостоянием обеих общин. Каждая из них говорит: «Хочешь быть одним из нас? Это будет тебе стоить отказа: синагога говорит – от Иешуа, церковь – от еврейства. Выбирай, потому что третьего не дано.»

Мы на это отвечаем – дано. Верующий в Иешуа еврей это не нонсенс. Хорошо – НЕ нонсенс, для начала совсем неплохо, но что дальше? Кто я как еврей? Чем мой мессианский иудаизм отличается от других его ветвей? Кто я как верующий в Иешуа? Чем мой подход к вере отличается от различных христианских подходов? В чем состоит моя уникальная миссия к моему собственному народу, к другим народам и к другим верующим в Иешуа?

Проблема самоидентификации поднимается в нашей истории снова и снова. Например, читая книгу «Шмот» (Исход), мы видим, что сам Бог определяет нас, прежде всего, как свой собственный святой народ. То есть,  народ отделенный – для Него и от язычников. Я еврей, чту Господа, Бога небес, говорит Иона. И поэтому я не поклоняюсь идолам, и, соответственно, не общаюсь с язычниками, чтущими их. Итак, позитивная составляющая моей самоидентификации – это наш завет с Богом, а негативная – обособленность от язычников. Но это еще не все. Будучи народом завета, мы являемся также народом-свидетелем. Мы посланы к другим, чтобы засвидетельствовать им о нашем Боге. Это вторая позитивная составляющая.

Таким образом, счет 2:1, однако негатив – физическая обособленность от язычников – изначально присутствует. Почему? Потому что наше сердце еще не обрезано, и мы легко искушаемы всеми их грехами. Но вот с приходом Иешуа появляется нечто радикально новое. Он не только исполняет обетования о новом завете, данные нашему народу, но и разрушает стену вражды между нами и не-евреями. Обращение в иудаизм больше не является для них условием общения с нашим Богом и с нами, как это было до сих пор. И Он посылает наших Апостолов донести до них эту благую весть. В книге Деяний, главах с 10-й по 15-ю, мы видим, насколько неожиданным и непростым все это было для первых мессианских евреев.

Поэтому неудивительно, что свои трудности есть и у нас. Мне кажется, иногда у нас возникает огромное искушение заново отстроить разрушенную Иешуа стену – если не вражды, то хотя бы прочной изоляции. Ведь чисто по-человечески, этот древний негативный фактор очень удобен. Во-первых, они действительно виноваты перед нами. Во-вторых, мало кто из них готов признать это. В-третьих, сегодня к их услугам есть новые формы антисемитизма, зачастую довольно изощренные, и они отнюдь не брезгуют ими. В-четвертых, нам самим жить в оборонительной стойке привычнее, так что на вопрос «как самочувствие», мы обычно отвечаем «не дождетесь». В-пятых, мы впитали негативную самоидентификацию с молоком матери: еврей может верить в кого угодно и что угодно, но только НЕ в «Иисуса христиан». Да и вообще, как это мы обойдемся без второй синагоги – той, в которую НЕ ходим?!

Все так. И, тем не менее, продолжать бегать от этих трудностей будет, на мой взгляд, как неправильно, так и вредно. Вредно, прежде всего, нам самим. Приведу, опять-таки, пример из израильской жизни. За последние несколько лет мы имели дело с двумя ересями, касающимися личности Иешуа. Сначала на повестке дня национального собрания лидеров встал вопрос о Его божественности, потом – был ли он человеком в полном смысле этого слова, и действительно ли умер. Я глубоко убежден, что главная причина, по которой мы переболели этими болезнями роста довольно быстро и без осложнений, — это опыт Церкви, бывший в нашем распоряжении. Хотим мы признать это или нет, есть упрямый факт: мы регулярно заглядываем в «их» учебники богословия и комментарии, и зачастую с большой пользой для себя, даже если не всегда соглашаемся с написанным там.

Я думаю, что мы должны взрослеть дальше, и открыто признать, что, несмотря на антисемитизм и массу других «измов», оказавших на Церковь пагубное влияние, за эти 2000 лет Святой Дух все-таки вложил в нее немало своих сокровищ. Да, они часто задрапированы такими гойскими покрывалами, что не сразу поймешь, что к чему. Тем не менее, они там есть, и мы должны задаться вопросом, предназначены ли они только для не-евреев.

Для меня ответ на него самоочевиден. Однако мне кажется, что мы сможем принять эти благословения, только разобравшись с обидой на Церковь. Для этого нам, вероятно, придется научиться видеть ее глазами самого Иешуа, то есть любить.

На реплику «Но ведь это очень трудно» я обычно отвечаю: «А кому сейчас легко?». Вопрос, по-моему, не в том, трудно это или легко, а в том, есть ли у нас варианты. На мой взгляд, нет. Во-первых, у нас есть мицва самого Иешуа – заповедь любить братьев так, как Он любит нас. Во-вторых, мы никогда не получим некоторых вещей Божьих, пока не протянем руку тем, кого Он сделал домостроителями этих вещей. И в-третьих, они тоже нуждаются в нас, нам тоже есть что дать им, и очень немало. Но что мы сможем дать, нося в себе обиду, горечь, и покровительственное отношение?

Второй момент, которого я хотел бы коснуться в связи с учением и наставничеством, это структура общины. И вопрос, над которым я хочу поразмышлять вслух вместе с вами, вот какой. По мере того, как израильское мессианское движение растет, в нем происходят самые разные изменения, в том числе – демографические. Как они будут отражаться на структуре наших общин и, соответственно, на учении и наставничестве?

Прежде всего, о самой демографии. На сегодняшний день в Израиле, по разным оценкам, насчитывается около 10 000 верующих. Большинство из них – как минимум половина, а то и больше – русскоязычные, еще значительная доля – другие иммигранты, а также проживающие в Израиле иностранцы. Коренных израильтян сегодня среди нас около 10%. Давайте попробуем представить себе, что нас ждет через 10, 15 или 20 лет.

Согласно данным, опубликованным Центром Каспари в 1999-м году, все израильское мессианское тело тогда было вполовину меньше – 5000 человек. То есть, за 13 лет мы выросли в 2 раза, это с одной стороны. С другой, основные факторы, ответственные за этот рост, такие как алия верующих и восприимчивость общества к имени Иешуа, по крайней мере не сдают своих позиций, а может быть даже и укрепляют их. Поэтому разумно предположить, что нас ждет дальнейший рост как минимум теми же темпами. Но, говоря о возможных изменениях структуры общин, которыми может сопровождаться этот рост, нам стоит обратить особое внимание на две группы людей. Это коренные израильтяне и молодежь.

Глядя на происходящее сейчас, можно предположить, что по достижении критической массы коренных израильтян среди нас, они начнут совершать исход из смешанных общин и формировать свои. Я был членом смешанной общины больше 8 лет, и во время чаепития после шабатнего собрания или на летнем пикнике в парке картина всегда была одна и та же: группки, сформировавшиеся по языковому принципу, и практически не общающиеся между собой. Если уж иммигранты далеко не всегда могут прижиться в смешанной общине, то от коренных израильтян, живущих в своей стране, этого не следует ожидать и подавно.

Еще одна группа людей, от которой можно ожидать желания изменить статус-кво – это молодежь. По самым разным причинам они наверняка будут экспериментировать и пытаться строить общинную жизнь не так, как ее строили родители. А родители делают это сегодня чаще всего так, как это делается обычно в их стране исхода, будь то бывший СССР, США, Эфиопия или Аргентина. Самый распространенный тип общины и там, и у нас, в Израиле сегодня – это общины, где цель руководства – привлечь на главное собрание недели как можно больше людей. Там, на собрании, они спасутся, прославят Бога, услышат проповедь, примут хлеб и вино, и получат благословение. Оттуда они пойдут домой, чтобы через неделю вернуться на собрание за тем же самым. Действует центростремительная сила: она притягивает к центру – к собранию, где относительно небольшая группа людей производит духовные блага для потребителей.

Что касается учения и наставничества, то в этой модели общинной жизни много первого и мало второго. Учение и проповедь присутствуют каждый шабат, потому что без них модель просто немыслима. А наставничество — как получится. В среднестатистической общине может быть несколько человек – не более 2-3-х, которых пастор или старейшины пытаются обучать тому, что умеют сами, и готовить к тому или иному служению, так сказать, второй линии. Это могут быть лидеры домашних групп или дьяконы. Однако основная масса членов общины остается потребителями того, что им предлагают в шабат, а лидеры второго звена понимают, что их шанс перейти в лигу повыше в данном формате близок к нулю.

Это совсем не плохая модель – в конце концов, если уж не все мы, так большинство из нас, вероятно, выросли именно в ней. А то, где мы выросли, плохим быть не можем по определению. Но вопрос, которым я задаюсь, не имеет никакого отношения к тому, хорошая она или плохая, эта модель – а насколько она адекватна происходящим изменениям.

Уже сегодня многие коренные израильтяне, приходящие к вере и ищущие свое место в существующих общинах, разочаровываются. Почему? Я вижу несколько причин.

Во-первых, 10 минут милой беседы ни о чем за чашкой чая после собрания – это, возможно, хорошо работает в центральной и северной Европе, но не в Израиле. Таким общительным людям, как коренные израильтяне, этого мало. А тем, кто вышел из ортодоксальной среды, пришел к вере в Иешуа и лишился связей с семьей и прежней общиной, более близкие отношения с братьями и сестрами по вере просто жизненно необходимы.

Во-вторых, отношение к проповеди и учению. Черновой вариант своего доклада я начал с фразы: «В Израиле нет недостатка в учителях, но есть большой недостаток желающих учиться». Мы сами научим кого угодно чему угодно, но сесть и слушать 50-минутную, а то и более длинную проповедь, в конце которой от нас ожидается послушное «амен» — это выше наших сил. У каждого еврея, как известно, есть право как минимум на полтора мнения, чтобы при встрече с другом мнений было хотя бы три. Конечно, я немного утрирую, но мы все с вами понимаем, о чем идет речь. Проповедь профессионального духовенства не воспринимается еврейским ухом так, как она воспринимается ухом русским или китайским. Существующий формат проблематичен и с этой точки зрения.

И, наконец, деньги. Я не утверждаю, — Боже меня сохрани говорить за всю Одессу – что мы любим их больше, чем другие народы. Но что мы их любим – это, по-моему, факт, и в свете Писания – факт безрадостный. Другие факты – это необходимость регулярного сбора десятин и пожертвований для нормального функционирования общины, построенной по вышеописанной модели; и отсутствие во многих общинах механизма подотчетности руководства пастве вообще,  подотчетности финансовой в частности, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Всего этого можно избежать, если посмотреть на другой подход к строительству общины – на так называемую домашнюю общину. В этой модели размер общины существенно меньше – до 20 человек. Этот формат позволяет людям строить более близкие отношения и принимать реальное, а не формальное участие в жизни друг друга. Они не пользуются специальными  помещениями для собраний, не содержат оплачиваемых служителей, и, соответственно, не обременены необходимостью постоянно собирать деньги и обосновывать такую необходимость теологически. Самый же интересный для нас вопрос – это что делается в них с учением и наставничеством.

Модель домашних общин работает уже не один десяток лет в CPM. Для тех из вас, кто не знает, как расшифровывается СРМ –  это Church Planting Movements, «Движение насаждения церквей», которое работает уже не один десяток лет в более чем ста странах мира. Лидер такой домашней общины чаще всего не имеет формального богословского образования. Тем не менее, он получил подготовку, достаточную для того, чтобы заниматься евангелизацией, душепопечительством, наставничеством и – главное – обучать этому членов своей общины. У него нет кафедры и микрофона, но есть небольшая группа людей, которые вместе с ним, и под его руководством, становятся учениками для того, чтобы самим идти к неверующим и дальше выполнять поручение Иешуа.

Подойдет ли эта модель Израилю, сказать трудно. Но у нее есть несомненные преимущества по сравнению с традиционной моделью. Наставничеству в ней отводится роль значительно большая, чем в традиционной модели. Ведь, в отличие от нее, здесь преобладающая сила – не центростремительная, а центробежная сила. Основной принцип иногда называют «принципом 222», что означает 2-е Тимофею, 2-я глава, 2-й стих: «Что слышал от меня, то передай верным людям, которые были бы способны и других научить». Это мышление не на одно собрание общины вперед, а на три поколения служителей вперед.

Мое время подходит к концу. Спасибо за ваше внимание и терпение.

Алик Гольдберг