Алан Шор: Я вырос с негласным правилом: Иисус был НЕ ДЛЯ НАС

Телеграм канал @ieshua.org

Помню, стою я с мамой на платформе в подземке — мне от силы было лет шесть и был я очень маленького роста — держу маму за руку, и помню как прямо перед своим носом вижу серебряный крестик. И я спрашиваю себя — кто этот скрюченный серебряный человек на этом крохотном серебряном крестике?..

Я считал христиан идиотами — тупыми, унылыми идиотами. Я ни с одним из них не был знаком, но видел их по телевизору и в кино. То есть, я знал, какие они.

Подписывайтесь на наш канал в Youtube

Мое детство прошло под колокольный звон католической церкви, будившей меня каждое утро. Крепыши-католики в униформах маршем ходили в приходскую школу, и я искренне полагал, что это и были те самые христиане, убивавшие евреев во время Холокоста. Нацисты, как я полагал, были какого-то рода христианами, которые просто продолжали дело предыдущих веков, уничтожая евреев, но делали это более эффективно.

Побывав в Дахау, недалеко от Мюнхена, я увидел концентрационный лагерь и некоторые фильмы, которые они сохранили. И, возможно, впервые начал всерьез задаваться вопросом: как я, будучи евреем, могу оплатить свой долг перед теми, кто так жестоко пострадал за свою национальную принадлежность? Как это связано со мной?

Как ни странно, именно в тот момент, когда я спрашивал себя, что значит быть евреем — в моей жизни проявился совершенно иной аспект религиозных исканий. В результате кражи в хостеле, где я проживал, меня обчистили, пока я спал. Оставшись без денег и без каких-либо документов, я решил, так сказать, испытать Бога.

«Хорошо, я не стану ничего предпринимать, не буду просить родных выслать мне денег...» я представлял себе, как все бумажки из моего кошелька улетают прочь от меня в небо, а я — эдакое дитя Вселенной — нагишом, без документов, готовый начать всё с чистого листа, целиком зависящий от того, что принесет мне жизнь. И если где-то там есть Бог, который захотел бы взглянуть на меня сверху, и смилостивиться надо мной — я этому был бы только рад. И именно это и случилось.

Я встретил молодую женщину, которая дружелюбно ко мне отнеслась, будучи убежденной христианкой — она проявила большой интерес к моему еврейскому происхождению. И по мере нашего общения стала раскрывать передо мной историю еврейского Мессии, да так, как я себе никогда и не представлял. Да, естественно, мы знали, что Иисус был евреем, но в остальном я полагал, что христианство взялось из ниоткуда!

Она стала очень осторожно объяснять мне Евангелие. По какой-то причине, я был готов слушать эту историю, как никогда раньше.

Когда меня обокрали в молодежном хостеле — я упомянул об этом — она предложила мне пообедать за её счет. И тут мое понимание Бога оживилось, потому что я воспринял это как ответ на мои молитвы — это было то, чего я ждал.

Знаете, я спрашиваю себя — как так вышло, что я стал прислушиваться к проповеди, к которой я негативно относился всю свою жизнь, учитывая, что я вырос в понимании негласного правила: Иисус был НЕ ДЛЯ НАС. Иисус был не для еврейских детей, не для еврейского народа, и Его последователям доверять нельзя!

Мне был брошен вызов, потому что я не знал, что такое вообще возможно. Было что-то такое интригующее в том, что представляла собой та женщина. И дело было совсем не в том, что она хотела привлечь к этому внимание. Это было нечто естественное, исходящее из её души. Должен признать, это показалось мне неотразимым, и я захотел узнать больше.

Чтение Нового Завета стало для меня откровением, потому что я полагал, что это одна из христианских книг, написанная христианами для христиан и не имеющая ничего общего с жизнью евреев или их верой. Но когда я стал изучать Новый Завет, я нашел в Евангелиях множество стихов Писания еврейской Библии — там было про еврея-Иисуса, беседующего с евреями в Земле Обетованной о пророчествах и обетованиях еврейского Писания. И я, в конце концов, спросил себя — что в этом нееврейского? И почему никто не рассказал мне об этом раньше? И шесть-семь недель спустя я читал Библию и молился. И это было, наверное, в первый раз в моей жизни. Потому что в Париже со мной произошло то, чего отрицать было нельзя — но, в то же время, я был в ужасе. Я не знал, как реагировать и что делать. Я ужасно боялся посвятить себя тому, к чему не был готов. Я был решительно настроен сохранить свою собственную свободу и независимость, потому что думал, что я изменю самому себе, если поверю в Бога.

Был сильный контраст между тем ярким образом, который я все еще помнил, спустя много лет, — образом распятия — серебряным, скрюченным, безжизненным, неподвижным телом на этом крестике, который я видел на поясе католической монахини — и тем живым, динамичным, животворящим Мессией, Которого я стал встречать в Писании, в своих молитвах, в отношениях с другими людьми и тем, как я заново формировался изнутри. И главным образом эти изменения отражались на качестве моих отношений, и не только с другими верующими — но менялось и мое отношение к другим людям.

Я различаю между собой веру и верования. Это не одно и то же. Я думаю, евреи должны позволить себе веровать, чтобы иметь веру.

Живя с Богом, я стал учиться этому невероятно богатому, многогранному образу жизни. Именно через Свое страдание Он достиг меня.