С начала полномасштабного вторжения России в Украину многих украинцев объединяет волонтерский труд, одно из проявлений которого — капелланская работа среди военных.
Как возрождалась пастырская опека на фронте в Украине? Какой путь прошла? Как наладить контакт с военными? О чем капеллан говорит с военными? Может ли верующий брать в руки оружие?
Об этом в интервью inVictory рассказал профессиональный военный, капеллан, пастор киевской церкви «Скиния Живого Бога» Валерий Алымов.
– Валерий Валерьевич, расскажите, пожалуйста, как вы стали капелланом.
– Моя история довольно длинная. Я военнослужащий в четвертом поколении. Моя семья жила в военном городке, отец был летчиком бомбардировочной авиации. Я с самого детства находился среди военных, носил военную форму, которую сшила мама.
Гулял на стрельбищах и среди самолетов. Мои игрушками были детские пистолеты, автоматы, сабли. Когда учился в школе, часто участвовал в военно-спортивных зарницах, параллельно учился в отряде авиации-космонавтики, поступил в военное училище, затем проходил службу в армии. Военная среда – это моя атмосфера.
Когда я стал христианином, будучи офицером, я понимал, что мне нужно выполнять не только воинскую обязанность с оружием в руках или там, куда направило командование. Военные – это люди и мне всегда хотелось помочь им эмоционально и морально. С первых офицерских лет в начале 90-х, когда служил в армии, я всегда проповедовал Евангелие. Поэтому сказать, что стал капелланом в 2014 г., когда начались боевые действия на Востоке Украины, не верно.
Капеллан — это человек, заботящийся о душах военных, помогающий им разобраться в духовной и эмоциональной составляющей их жизни. Соответственно нужны служители, которые способны это сделать. Во время службы я выполнял свои непосредственные задачи, а еще параллельно был как душепопечитель для солдат и офицеров, и как капеллан проповедовал Евангелие, разъяснял, что написано в Библии, объяснял, как правильно поступать в жизни. Я не знал, что эта работа по сути была капелланской службой, но так действовал с первых офицерских лет.
Затем приехал в Киев, поступил в военную академию и попал в церковь. Там у меня началась новая христианская жизнь, но я оставался в армейской среде. После окончания учебы поехал служить дальше и снова взаимодействовал с солдатами и офицерами, решая разнообразные жизненные и нравственные вопросы. Я выполнял эти капелланские обязанности, хотя не имел официальной должности. Затем стал пастором церкви, нес пасторскую функцию и при этом оставался профессиональным военным.
Офицеры первой офицерской церкви «Дом Корнилия», 1997 г.
Я не увольнялся из Вооруженных сил Украины в течение шести лет моего пастырского служения. Считай, что среди военных, вне церковных служений, я был капелланом.
Многим солдатам и офицерам помог как в личных вопросах, так и в семейных. С десяток семей остались вместе только потому, что я служил им. Я не принуждал их ходить в церковь, но служил как военным.
– Это происходило в мирное время?
– Да. Меня уволили из ВСУ по сокращению штатов (было масштабное сокращение украинской армии), и в то же время активно помогал создавать объединение христиан-военнослужащих в Украине, где был одним из основателей. Одна из идей была сформировать капелланскую службу в ВСУ. Тогда это казалось почти невозможным: над нами смеялось и против нас активно боролось, не давало двигаться в этом духовенство Московского патриархата.
А потом пришел 2014 год – начались боевые действия на Востоке Украины и нужно было реагировать. Моя жена активно включилась в процесс гуманитарной помощи: многие машины формировали и отправляли на Восток для поддержки военных и гражданских. Как военный запаса я начал туда выезжать: надевал военную форму, строил первые отношения с солдатами. Мы стали называть это капелланским служением.
Валерий Алымов с женой Ольгой Алымовой, 2014 г.
– Как государство реагировало на такую инициативу?
– Официального призыва о помощи от государства не было. Мы увидели, что в то время было плохое обеспечение войск. Полураздетые солдаты, которым требовалась военная форма и еда. Тяжелее всего было моральное состояние после жестоких боев в июле-августе 2014 года: рейды в тылу противника, Волноваха, Иловайск, Саур-могила…
– Вы там тоже были? Поделитесь, пожалуйста, подробностями.
– Меня там не было, но я сталкивался с военными, которые там были и выжили, когда выходили из-под оцепления под обстрелами. Служил как капеллан в одной десантно-штурмовой бригаде с сентября 2014 года.
Приходилось духовно и эмоционально служить ребятам, которые участвовали в боях под Иловайском, защищали Луганский аэродром, участвовали в рейде по тылам противника по Луганской области.
Мы приезжали к ним в места их временной дислокации и видели, как они живут в маленьких туристических палатках и в землянках в октябре-ноябре посреди полей, когда уже начались первые заморозки. Гражданские боялись, что из-за солдат они погибнут, попав под обстрелы, если войска будут расположены в их селе (в то время враг очень активно обстреливал такие села). Мы приезжали с палаткой, чтобы быть поближе к ним, ночевали с ними, чтобы показать, что есть люди, которым они не безразличны.
Вспоминается ноябрь, когда солдаты не могли расселиться по домам, потому что на Востоке Украины население их не воспринимало, считало захватчиками. Солдаты размещались возле сел в полуразвалившихся, продуваемых ветрами коровниках – враждовать с местными они не хотели. Мы помогали им организовать жилье. Я видел их моральное состояние из-за потери сослуживцев.
Мы говорили на провокационные темы: кого мы защищаем? Не будет ли стрелять мирное население нам в спину? Почему мы здесь должны быть, может, лучше отступить? Мы не нужны мирным жителям, которых хотим защитить и сохранить единство Украины.
Очень много было спорных вопросов, с которыми нужно было работать с личным составом. Так выковывалась, зарождалась настоящая капелланская работа, которая понадобилась спустя восемь лет. Я вижу, что капелланская служба стала профессиональной, но все еще есть большая потребность в капелланах.
– Как в начале формировались контакты с военными?
– Складывались обстоятельства, поступали запросы о помощи. Мы выезжали к военным, я устанавливал с ними контакт. Я имею удостоверение офицера запаса. Мне гораздо проще находить общий язык с военными. У меня нет вопросов, как с ними строить отношения – знаю, что я один из них. Сейчас выполняю капелланскую работу как волонтер и внештатный капеллан.
– Как вы себе ответили на вопрос: может ли верующий человек брать оружие в руки?
– Будучи профессиональным военным и служа в армии, у меня было много вопросов. Как кадровому офицеру мне не приходилось использовать оружие против людей, хотя я участвовал в боевых действиях в 1991-92 годах.
Вернулся из Азербайджана, где служил в армии бывшего СССР, в Украину и перевелся в ряды ВСУ. За годы моей службы Украина ни с кем не воевала. Бог нас миловал. Но внутренне, уже будучи верующим, я задавал себе и Богу вопросы: «А вдруг?… Смогу ли я использовать оружие? Будет ли это для меня грехом?»
– Вы готовились заранее…
– Да, конечно. Солдаты и офицеры спрашивали мое мнение по поводу оружия. Среди евангельских верующих есть те, кто учит, что нельзя брать в руки оружие христианину. В молитве я задавал Богу вопросы: «Господи, что мне делать? Что мне говорить? Я сталкиваюсь с военными, езжу в разные гарнизоны, проповедую Евангелие, а офицеры, командиры частей меня в лоб спрашивают: «Ты проповедуешь Евангелие, у нас солдаты уверуют, бросят оружие, перестанут выполнять боевые приказы, что нам потом с ними делать?» Я им отвечал: «Библия не призывает бросать оружие. Такого понятия нет».
Чтобы компетентно отвечать на эти вопросы, мне нужно было разобраться для себя – что я могу? Если в Украине начнется война, могу ли я взять в руки оружие и защищать мою страну? Я – военнообязанный человек. Меня спрашивать никто не будет – дадут приказ, и я должен буду его выполнять.
Бог давал много текстов из Библии о том, что я имею право держать в руках оружие, Рим. 13:4:
«Воин слуга Божий, он тебе во благо. А если зло делаешь, бойся, потому что не зря он носит меч. Он есть слуга Божий, воздающий наказанием тому, кто совершает зло».
То есть Бог говорит, что военные – это люди, у которых работа такая – отомстить тем, кто совершает беззаконие или, иначе говоря, защитить свою землю, свой дом. Когда некомпетентный человек или гражданский берет оружие в руки с целью нанести вред, зло, отобрать у кого-то, ограбить, то Бог это осуждает, но военные или полиция – это люди, профессионально призванные останавливать зло, мстить или наказывать за злодеяния.
Валерий Алымов с военными на полях Луганской обл., 2014 г.
Поэтому, когда я проповедовал Евангелие среди военных, то понимал, что это люди, которым Бог дает право брать оружие, чтобы останавливать зло. Единственное, о чем Он их просит – не применять оружие на зло другим, умышленно, имея негативную мотивацию в сердце. Мстить, убивать ради убийства.
Сейчас видим очень четкую разницу между тем, как действует насилующая, убивающая русская армия, в противовес нашим военным, которые в основном честны, принципиально благородны, даже по отношению к врагам. Я понимаю, что это разный дух.
– Пожалуйста, приведите более конкретные примеры благородных поступков со стороны наших воинов.
– Во многих случаях, которые также запечатлены на видео, когда наши военные брали в плен врагов, они не расстреливали пленных, не причиняли им зло, не били, но кормили, давали воду, относились как к людям. Это то, к чему призывал Бог, – ни у кого ничего не забирать, довольствоваться своим жалованием (Лук.3:14).
Когда наши воины защищали некоторые поселки, они вынуждены были использовать здания гражданских, которые выехали. Они жили у них, иногда брали пищу, но поддерживали порядок, не разрушали имущество, оставляли записки-благодарности и извинения, что вынуждены были войти в чужое жилье. Это уважение и благородство.
– То есть это можно назвать военным этикетом?
– Да. Он в Библии также прописан. Когда военные поступают так, они правильно выполняют свои обязанности, даже если при этом вынуждены убивать своих врагов.
Право защищать территорию имеет каждый человек и, тем более, каждый военный. Это по-библейски правильно. Если есть злое намерение библейская установка – наказание. Если же мотивация, принцип, причина, по которой человек взял в руки оружие праведное, справедливое, морально понятное, Бог не считает это грехом, который не простит.
Позиция Бога: убийство любого живого существа – это не нормально, все должно жить, тем более – человечество. Если есть понятие зла, и ты причиняешь по отношению к нему меньшее зло, Бог покрывает милостью. Человек покаялся и Бог это покрыл милостью, потому что мотивация сердца была верна. Бог на стороне честных, справедливых, искренних.
Поэтому когда встречаюсь с воинами, я об этом говорю. Тем более что Сам Бог дал право призванным (военным) на такую работу останавливать зло.
Как военный, я эти ответы получил заранее. И когда сейчас служу в капелланской сфере, говорю людям не о теории, а о том, что пережил лично в моих отношениях с Богом.
Раньше держал в руках оружие, участвовал в тренировках по стрельбе, свободно шел на боевое дежурство, внутренне понимая, что Бог за это меня не осуждает. Сейчас, являясь военным капелланом, по конвенции не имею права брать в руки оружие и использовать его против людей.
– Расскажите о естественной обязанности мужчин защищать.
– Любой мужчина имеет, как минимум, три сферы ответственности, потому что он – мужчина.
Первая – он должен защитить свой дом. Я не говорю о самозащите. Свой дом. Защитить себя – это другой уровень нравственной ответственности. Здесь каждый сам принимает решение – подставить щеку или дать сдачу.
Наше нравственное понимание ситуации и адекватное восприятие нашей силы или силы противника должны дать нам мудрость вместе с советом от Бога действовать. Но в вопросах защиты семьи у мужчины нет выбора. Он должен выполнить свой мужской долг – защитить своих ближних: морально, словом или физически. Каждый должен определить свою ответственность, в какой мере активности или агрессивности должен действовать.
Но я верю, что абсолютно каждому мужчине, поскольку мы сильный пол, это вменяется в обязанность.
Вторая сфера – это защита общества. У нас есть физическая сила и власть, готовность и способность.
Когда в моем присутствии начинают страдать слабые от злых людей, я должен применить определенную часть мудрости и силы, чтобы оказать помощь обиженному или униженному.
Третья сфера – защита на национальном уровне. Когда идут военные действия и есть призыв защитить страну.
Если честно читать Библию, то в ней об этом много говорится. Бог приказывал некоторым мужчинам идти воевать против язычников и т.д. А дальше это ответственность нашей совести или нашего выбора — будем это выполнять или нет.
Многие верующие, в том числе служители, пошли добровольцами, взяли в руки оружие, защищают свою страну, потому что в совести своей они не чувствуют такого рубежа, где Бог сказал бы, что ты не имеешь права или не должен этого делать.
В 2014 году, когда был Майдан, моя офицерская душа очень рвалась помогать тем, кто был на баррикадах, потому что я понимал, что там можно сделать. Мне было очень тяжело смотреть на ребят, которых там расстреливали, потому что я знал, что они действуют совершенно непрофессионально, поэтому многие погибли.
Моя душа сильно страдала, во мне снова просыпался офицер, и я кричал Богу: «Все, я иду с оружие в руках, буду отстаивать справедливость, страну».
В одной из молитвенных борений Бог мне ясно сказал: «Я предлагаю тебе выбрать, Я все понимаю. Я разрешаю тебе взять в руки оружие, иди и воюй». Это было начало боевых действий, апрель-май 2014 года. «Но, предупреждаю, – говорил Господь, – ты – рукоположенный пастор, помазанный человек, проповедник. Если там погибнешь — не попадешь в ад. Ты не потеряешь спасения, если не причинишь людям умышленного зла. Но если ты останешься живым и вернешься с войны, будешь сидеть на последней скамье в церкви и никогда не сможешь учить людей. Как Давиду, Я не дам тебе строить Мой храм, священнодействовать. Будут заповеди, которым не сможешь научить других потому, что сам их нарушил. Тех, кто в Украине может взять автомат в руки – миллионы, а кто мог бы проповедовать Евангелие этому слепому народу в силе Святого Духа – не так много».
Поэтому я покорился Божьему призванию и решил оставаться в священнической позиции.
Отряд капелланов, 2015 г. Валерий Алымов первый слева
– Насколько успешно удается объединять пасторское и капелланское служение?
– Очень удачно, поскольку у меня есть две внутренние натуры: остаюсь военным и в то же время продолжаю быть пастором. Когда я в церкви, действую как пастор, когда прихожу к военным – служу им, как капеллан. Готов выслушать, поддержать, помолиться, наставить. Это тоже пастырская работа, но есть некоторые особенности.
– Как военные реагируют на то, что вы не все время рядом с ними, приезжаете, когда можете?
– Это не доставляет неудобства. Может быть, это действие благодати именно в моем служении. Я не только пастор или военный человек в прошлом, но и военный психолог. За многие годы капелланского служения, службы в армии и пастырского служения во мне развилось чувство и понимание людей. Эти позиции у меня между собой не конфронтируют.
– Расскажите, как вы получаете контакты бригад для капелланской работы?
– В капелланской работе есть как минимум три уровня: первый – это волонтеры-капелланы. Они оказывают материальную помощь и немного общаются с военными. В этом задействовано очень много людей, которые носят капелланскую форму, но больше действуют как волонтеры.
Есть капелланы, не призванные к военной службе, – это второй уровень. Они то и дело приезжают к военным на некоторое время. В основном это люди, у которых сложились отношения с конкретными бригадами, батальонами, частями, в которых они сдружились с командованием и оказывают пастырскую поддержку.
Третий уровень – это профессионально призванные капелланы, взятые на должности. Так как они начинали как волонтеры, их уже знают, в них нуждаются и в частях их ставят на офицерские должности. Есть еще те, которые направлены от своих конфессий по запросу в ряды Вооруженных Сил как капелланы.
В нашем отряде нет официально профессионально призванных капелланов, поскольку это потребует круглосуточного пребывания в войсках. Сегодня мы двигаемся во втором направлении, которое я выше отметил.
– Какие этапы проходит построение отношений с военнослужащими?
– Если мы начинаем строить отношения с новой для нас воинской частью, все начинается одинаково: первое, мы идем дорогой помощи. Знакомимся с подразделением, командованием, непосредственно с ребятами и изучаем их потребности. Если им практически ничего не нужно, мы строим дружеские отношения – общаемся, поем, интересуемся жизнью: что они едят, где спят, что происходит в их семьях, как их моральное состояние. Далее ищем возможности пообщаться с личным составом поближе.
Если мы видим, что человек расположен к общению, начинаем интересоваться здоровьем, душевным состоянием. Когда они видят, что мы адекватные люди — доверяются. Они не сразу открываются, особенно те, кто неоднократно участвовал в боевых действиях. Это состояние внутренней боли, которую они привыкли скрывать.
Это тонкое дело, поэтому нужно быть профессиональным или интуитивным психологом, чувствовать, что нужно сейчас или подождать, когда человек сам проявит инициативу пообщаться.
У меня много случаев, когда я намекал воину об общении, человек отказывал, но я своим поведением показывал уважение к границам личности. Через некоторое время он соглашался на разговор.
На самом деле, многие военные не ориентированы на то, что сядут в кабинете психолога и кто-то будет копаться в их душе. Они понимают, что их жизнь временна и, самое главное, сейчас выгнать врага из нашей страны. Если они погибнут, то погибнут со своей болью. Сейчас очень многие украинские ребята испытывают боль и это их мотивация мести.
– Каковы ваши рекомендации, если вы видите, что военный чувствует ненависть?
– Первое, на что я обращаю внимание, не теряет ли человек адекватного отношения к жизни. То есть он мотивирован, хотя спит на полу и не всегда нормально ест, но не сдается. Но когда воин много пьет алкоголя, теряет смысл жизни, не хочет приводить себя в нормальное состояние — это сигнал, что эмоциональное состояние плохое. Если человек зол, но мотивирован действовать, жить – это более лучше, чем когда он теряет смысл жизни.
Поэтому первые объекты для служения и общения – это те люди, к которым подступает уныние, которые не могут идти в бой, у них внутренняя депрессия. Вторая категория – это люди, которые замыкаются в себе и ни с кем не общаются. Их переполняет злость или непрощение к себе или людям, но они не знают, что с этим делать. Это внутренний тупик.
Если с человеком более-менее по жизни все нормально, сейчас у него много злобы и желания отомстить – это другой вопрос. Во время войны это распространено среди бойцов, потому что они каждый день видят или слышат о гибели своих побратимов.
Говорить, мол, стреляй, куда хочешь, но не чувствуй злобы, я не могу, поскольку это будет нечестно. Они точно знают, что убивают людей. Между собой они не говорят: «Мы убиваем», а «Мы работаем, это наша работа».
Воин хочет понимать, что это не его желание убивать людей. Я не хочу разрушать их мышление на сегодня, потому что я не выполняю их обязанности и не нахожусь в их положении. Не осуждаю их, верю, что Бог тоже, глядя глубоко в их сердца на мотивацию: долг, понимание того, что если они этого не сделают, погибнут другие или мотивация: ненависти, злобы, садизма. С последним Бог будет разбираться.
Я больше нацелен работать с отклонениями в поведении и моральной поддержкой, формировании в них веры в Бога. Они люди, поэтому не должны потерять понимание себя как человека или ощущения доброты, любви к своим ближним. Они должны вернуться родителями, мужьями домой, у которых есть человеческое отношение к другим.
– В том контексте, в котором находятся воины, уместно ли с ними говорить о любви и прощении? Как они воспринимают такие послания?
– Нужно чувствовать человека, действительно ли его это не травмирует. Например, разведенные. Когда человек воюет год и за этот долгий период выживает, хотя потерял много своих побратимов, которые для него были, как семья, то становится грубым, злым, накапливает в себе эту злость, которую не контролирует.
Приезжает домой на короткое время и ссорится со всеми, потому что его многие не понимают: он как концентрат злости внутри и хочет эту агрессию куда-то деть. Когда он расслабляется дома, под руку попадают все.
С такими разводятся, и таких случаев много. Если я с ним буду говорить о любви или семейном положении, для него это травма. Если он переживает душевную травму непосредственно во время военных действий, нужно очень осторожно работать с такими воинами. Надо ощущать, когда этот вопрос поднимать, как об этом говорить и в какой форме.
Если мы говорим о долгосрочных отношениях, нужно находить удобное время для всех и разговором и молитвами помогать. Военному после войны нужно будет вернуться к нормальной жизни и отстраивать ее заново.
О любви, а тем более о любви к врагам, я не тороплюсь говорить с военными, которые прямо сейчас участвуют в боевых действиях. Если они хотят об этом говорить, я буду, если нет – не буду навязывать. На передовой стоит другая задача. Но я буду говорить им, что их работа очень важна, что есть те, кто их ценит, любит и уважает, кто в них верит и что все это не зря.
Валерий Алымов на Счастинской ТЭС Луганская обл., 2015 г.
– А как насчет Божьей любви?
– О Боге и Его любви ко всем я говорю всегда. Бог является ответом на все. Прежде всего, я должен научить их искать Бога. От него исходит защита. Я им постоянно об этом говорю: учитесь молиться, носите с собой Священное Писание, читайте, там очень много вещей написано, которые успокаивают душу.
Мы много говорим о том, что есть убийство, а что есть защита Родины. Чтобы они в совести своей понимали, что происходит и не «догрызали» себя додумыванием. Если совесть мучает после сражений, я им говорю, что нужно обязательно каяться, исповедоваться, просить, чтобы Бог простил и омыл кровью Иисуса. Если это не помогает – искать служителей Божиих, священников, пасторов для исповеди.
– Пожалуйста, кратко охарактеризуйте, какая разница между исполнением воинского долга и тем, что называется убийством.
– Военная обязанность – это когда человек призван защищать страну, ему назначается официальный статус военнослужащего, предоставляется оружие, используемое для охраны и защиты. Он действует в рамках приказов, не противоречащих здравому смыслу и законам страны. Цель – защитить жизнь и границы.
Убийство – это умышленное совершение преступления, с целью забрать жизнь человека в корыстных целях или с целью мести.
Садизм (злобность). Есть разница, когда попадают во врага, а когда режут, всаживают 25 выстрелов в еще живого человека, чтобы причинить ему побольше боли или отрезают голову и тому подобное. Когда психика срывается – об этом нужно говорить. Следующими могут стать гражданские люди. Такой воин становится опасным для окружающих.
Особенно если военнослужащий злоупотребляет алкоголем, потому что ему настолько тяжело физически и эмоционально, что он не может с собой справиться. В таком случае стоит влиять.
– В заключение, поделитесь, пожалуйста, памятной историей.
– Мои памятные истории – это когда люди спасались. Во время боевых действий, когда их очень сильно обстреливали, практически не было никаких шансов выжить. Под очень сильным обстрелом артиллерии они молились молитвами, которым я их учил как капеллан. А потом звонили и говорили, что они выжили и Бог их сохранил. Это было сверхъестественно. Таких ситуаций много.
Труд капеллана, когда учишь другого человека молиться и надеяться на Бога, и это заканчивается тем, что военный молится, читает Новый Завет и видит, как Бог сохраняет его и побратимов сверхъестественным образом, — того стоит!
– Спасибо за ваш труд, ваше посвящение и вклад в нашу победу! Спасибо за теплую встречу и откровенный разговор!
Интервьюер — Екатерина Поддубная
Последнее: 26.07. Спасибо!
